Хорхе Хуан, Антонио де Ульоа. Секретные сведения из Америки (1736-1743)

Хорхе Хуан, Антонио де Ульоа. Секретные сведения из Америки (1736-1743)

ХОРХЕ ХУАН, АНТОНИО УЛЬОА ¹

СЕКРЕТНЫЕ СВЕДЕНИЯ ИЗ АМЕРИКИ

NOTICIAS SECRETAS DE AMERICA

Глава IV

О терпимых индейцами от католических приходских священников вымогательствах и поборах, об отличии последних от вымогательств и поборов мирских священников и монахов-священнослужителей; о распущенном поведении и о возмутительной, скандальной жизни как тех, так и других такого рода проповедников

(в сокращении)

С учетом всего того, что говорилось ранее об алчности, проявляемой коррехидорами в своих ведомствах (явно несправедливое распределение налогов; жестокость во время жеребьевки по поводу назначения индейцев на общественные работы; захват земель; отсутствие защиты в судебных трибуналах и быстрое сокращение численности индейцев по причине крайне тяжелых работ и полного отсутствия лечения), трудно предположить большие мучения и невзгоды, чем выпали на долю этого народа. Кажется, что силы индейцев, измотанные тяжким грузом стольких мучительных налоговых обложений, должны полностью истощиться гораздо раньше, чем они до конца вынесут рост налогового бремени. Но поскольку они по-прежнему стойко переносят голод и лишения и сохраняют склонность к смирению, покорность и свойственное им простодушие, способность все сносить и повиноваться, то тем неистощимее делается жадность, тем все более неудовлетворительным оказывается желание повсеместно поработить индейцев так, что даже те, от кого последние могли бы получить какое-то утешение, найти понимание и помощь в своей крайней бедности и нищете, все сильнее нагружают их работой; еще больше заставляют скорбеть и подводят к последнему рубежу опустошения и несчастий.

Все эти несчастья униженные индейцы претерпевают «под присмотром» своих священников, тех самых священнослужителей, которые, будучи призванными быть их духовными наставниками и защитниками от разнузданности коррехидоров, оказываются, напротив, в сговоре с последними, соревнуясь с ними в приоритете на право пользования непрестанным трудом индейцев, ценой пота и крови этих столь униженных и несчастных людей, которым для собственного жалкого содержания постоянно недостает скудной порции маиса или куска хлеба. Зато в избытке богатства для возвеличения других. В предыдущей главе мы вскользь коснулись скаредности одного бесчеловечного священника, который довел своих прихожан до того, что его тирания стала им просто невыносимой, потому что он вынуждал их покидать свои жалкие хижины. Когда же он узнал о жалобах, которые касик смиренно и покорно выразил епископу и судебному заседанию, этот [49] священник выдвинул целый ворох заведомо надуманных обвинений, порочащих касика. Главной и единственной его целью было заставить этого благородного и почитаемого индейца содрогнуться и затрепетать. Именно по такого рода причинам коррехидоры, зная о своей заведомой безнаказанности, обвиняют касиков, когда хотят оправдать свои собственные притеснения и издевательства над индейцами. Коррехидорам известно, что в суде священники им противоречить не станут, потому что сами, они еще более виновны, чем коррехидоры, и методы священников ничуть не менее порочны, а их обложения не менее несправедливы.

Церковные приходы в Перу построены по двум принципам: одни управляются официально посвященными в духовный сан католическими священниками, другие находятся под присмотром обычных монахов…

После получения звания и встречи в своих церквах с прихожанами священнослужители обычно отдают все силы на сколачивание своего состояния. Для этого они придумали множество предписаний, с помощью которых в конечном итоге удается заполучить то немногое, что еще остается у индейцев, т. е. то, что не смогло попасть в руки коррехидоров… обычно к воскресным дням приурочивается празднование некоторых святых, которых по традиции должны были отмечать в другие дни недели.

Так что воскресенье наступает, когда торжественно празднуется день какого-либо святого, и среди прихожан должны быть собраны 4,5 песо, что равно жалованью, выплачиваемому обычно хору, который поет церковную мессу. Подобные сборы проводятся и за проповедь, которая состоит лишь в том, что к прихожанам обращаются с несколькими словами хвалы святому, и само собой разумеется, что в данном случае не затрачивается никакого труда, а достаточно произнести на перуанском языке первое, что придет в голову. Зато после этого прихожане должны будут заплатить и за участие в крестном ходе, и за свечи, и за ладан. Все это оплачивается наличными, после чего празднество заканчивается, так как церковные налоги и пошлины можно платить беспрестанно. Потом к этому, между прочим, добавляется еще и подарок, который индейцы обязаны преподнести священнику, как правило, при праздновании дня каждого святого; такой подарок обычно включает два или три десятка кур, подобные дары могут состоять и из цыплят, морских свинок, яиц, лам, а иной раз и поросеночка, если он, конечно, имеется. Так что когда наступает день святого, священник тащит к себе все, что индейцы смогли собрать деньгами в течение целого года; птиц и животных, которые были выращены их женами и детьми, когда они сами не ели почти ничего, кроме диких полевых трав да разных семян, собранных на крошечных клочках земли, обрабатываемых ими. Индеец, который не смог вырастить достаточное количество животных для установленного дара, в таком случае в обязательном порядке должен их покупать, а если у него нет денег, как это обыкновенно бывает, он вынужден занимать… [50]

По окончанию праздничной проповеди священник зачитывает написанные на листке бумаги имена тех, которые должны быть слугами и фискалами ² этого празднества на следующий год. Тот, кто не соглашается добровольно, принуждается плетьми и розгами; а когда наступает его день, не бывает никакого предлога для освобождения от обязанности без лишнего промедления выложить деньги, потому что до тех пор, пока этот индеец находится во власти священника, в данном случае у него на глазах, он не услышит ни мессы, ни проповеди и его продержат, если нужно, до трех или четырех часов вечера, пока не появится все-таки повод раскошелиться…

Чтобы еще глубже понять чрезмерность таких поборов, равно как и постоянный рост выгод, получаемых священниками от данных празднеств, представляется уместным сослаться на то, что рассказывал один священнослужитель из провинции Кито ³ при обходе входящей в его приход территории. Во время праздника в честь святых и в ознаменование памяти покойных он ежегодно собирал более 200 лам, 6 тыс. кур и цыплят, 4 тыс. морских свинок, 5 тыс. яиц — это только то, что сохранилось в его памяти и было отражено на страницах наших газет. Но тут следует оговориться, что этот приход не пользовался репутацией одного из самых доходных… А ведь все это отнимают у людей, которые, кроме собственной работы и весьма незначительного заработка, не имеют иных умений и возможностей получения доходов. Так как же они могут выплачивать подобные вознаграждения священникам? Отсюда напрашивается вывод, что, лишь постоянно заваливая работой не только мужчин, но и женщин, и вообще целые семьи, чтобы к концу года забрать у них все, что они сумеют приобрести, оказывается возможным получать подобные обложения.

Помимо праздника в рамках эрмандад ⁴, как по воскресным дням, так и в предписанные церковью даты празднований памятных дней разных святых есть также месяц поминовения. Регламентировано, что все индейцы обязаны в это время сделать церкви подношения, примерно аналогичные тем, которые делаются по праздникам в честь святых. Такие подношения кладутся на могилы, и, в то время как священник произносит по каждому усопшему молитвы, его слуги собирают принесенные дары. Это продолжается в течение всего ноября, и, чтобы ничего не пропустить в этом месяце, священник распределяет все дни среди имений и небольших селений прихода. Индейцы из этих имений или же из какого-нибудь селения собираются в отведенный им день, и, кроме подношений, они еще должны оплатить подаяния нищим… заведено, что среди прочих подношений должно быть и вино, но поскольку климат тех земель не благоприятствует его производству… здесь был найден такой выход: священник приказывает перелить в несколько бутылей вино, имеющееся в его распоряжении для нужд празднества, и уже в зависимости от количества этого вина передает его как бы напрокат за 2-3 [51] реала ⁵ первой индианке, которая со своим подношением ожидает поминальной молитвы по усопшим… А поскольку по окончании этих молитв подношения оказываются собранными в корзины, то вино, переходя к другой могиле, оказывается как бы проданным вновь. У этой могилы происходит то же самое. Так одна бутылка с вином с помощью подобных церковных манипуляций ежедневно делает одинаковые кругообороты, «организуя» при этом столько операций за «прокат», сколько имеется захоронений. И такого рода операции повторяются ежедневно в течение всего ноября.

Каждый воскресный день по роду своей службы священнослужитель должен читать народу наставление перед мессой, а каждая индианка обязана приносить священнику яйцо или что-либо другое, равноценное яйцу. Но, помимо этой установленной правилами обязанности, священнослужители заставляют индейцев приносить им дрова, причем это должен делать всякий индеец.

А каждый вечер присутствующие при чтении наставления индейцы — подростки и дети обязаны приносить сноп травы, величина которого определяется в соответствии с их слабыми силами. Эта трава идет на корм вьючным животным и другой домашней живности, имеющейся в доме каждого священника. При подобном подходе к личным делам нет необходимости тратиться на что-либо, раз есть постоянная возможность безбедного существования и даже обогащения за счет индейцев, ибо все, что собирается, священники отправляют на продажу в города, пригородные местности и соседние селения, превращая проданное в деньги. Именно это один из наиболее эффективных способов обыкновенно столь высокой доходности прихода. Хотя в пользу синодального совета ⁶ передается обычно 700-800 песо ⁷, подобные «дароносные операции» приносят кругленький доход от 5 до 6 тыс. песо в год, а для многих приходов цифра эта оказывается значительно более высокой.

Однако все, что было сказано до сих пор, попросту ничто в сравнении с происходящим в приходах, обслуживаемых священниками-монахами, потому что в этих приходах — по крайней мере создается такое впечатление — стремление притеснить, подавить бедных индейцев доходит до самой крайней степени. Это следствие того, что, не будучи вечными, за отпущенный им для жизни промежуток времени священники стараются выжать из индейцев все, что только возможно; и при этом они совсем не хотят учитывать то, что после их смерти большая часть их состояния все равно останется.

В вопросе конкретной «смены декораций» монахов-священнослужителей в Перу имеют место два метода: один из них практикуется в провинции Кито и состоит в перемещении и замене священников, в их новых назначениях; другой наблюдается по всей остальной территории Перу и состоит в сохранении одних и тех же духовных лиц в течение всего времени, пока они сами [52] пожелают оставаться на занимаемых местах, разве только совсем неожиданно возникнет какой-либо повод (причем повод этот должен быть очень важным) для снятия и замены какого-либо духовного лица. При этом подобная замена может быть произведена лишь по усмотрению духовных чинов провинции.

Для назначения на эти приходские должности не проводят каких-либо конкурсов, здесь только составляются списки из трех лиц, чтобы вице-президент имел возможность выбрать из них по заранее отработанной схеме. Но при обоих методах назначения на должность всегда необходимо, чтобы священник, как тот, который будет назначен, так и тот, который должен остаться, передал определенную мзду, предусмотренную по каждому приходу, в пользу духовного лица, возглавляющего монастыри провинции. Если же при этом появится другой претендент, который даст больше, то необходимо, чтобы первый претендент повысил размер своей мзды, а если он не сделает этого, священником прихода будет назначен его соперник… То, что дается каждым приходом, представляет собой настолько крупные суммы, что они кажутся неправдоподобными. Сегодня же достаточно отметить, что все это узаконивается правом на пользование доходами. А это право основывается на самих доходах… В итоге упомянутая контрибуция полностью ложится на плечи индейцев, ибо, помимо того, что священник старается извлечь для себя лично, ему надо выжимать также и определенную сумму для монастырского духовника. А поскольку это происходит в каждом церковном капитуле ⁸, весьма трудно выразить словами всю безысходность того жалкого существования, которое влачат индейцы, принадлежащие священникам-монахам.

Но даже и этот уровень их несчастного существования все-таки гораздо выше той нищеты, на которую обречены индейцы «мирских» католических священников.

Всячески выискиваемые ими пути и средства собственного обогащения, которые, к нашему великому прискорбию, могут даже оскорбить слух и поколебать твердость суждения и мысли, вовсе не легко понять, а тем более — принять на веру…

После того как священники извлекли из индейцев всю выгоду, какую только было можно, то же самое они проделывают и в отношении индианок и их дочерей, многих из которых они превращают в своих наложниц. Наложницы священника не вызывают удивления в своем селении, потому что то же характерно и для всех других селений. Они втягивают в круговорот своего влияния других индианок и их дочерей… Одним наложница дает работу по прядению шерсти или хлопка, другим — работу по ткачеству, а среди наиболее старых и уже непригодных для этих работ она распределяет кур и через определенный промежуток времени обязывает передавать ей 10-12 цыплят от каждой курицы, причем содержание и кормление этих цыплят продолжают оставаться обязанностями тех же старух, а в случае падежа старухи обязаны возместить цыплят. Таким образом, никто не может избежать [53] непременного внесения своей лепты «во благо и на пользу» священнослужителя.

В дни поста, как правило, на его участке кипит работа. В связи с этим несколько индейцев обычно прибывают со своими волами, а те, у кого их нет, с членами своих семей. Индейцы здесь сеют, полют и собирают урожай без какого-либо вознаграждения, и владелец участка распоряжается ими. Именно те дни, которые, согласно воле всевышнего, должны посвящаться исключительно поклонению ему и когда все должны отдыхать от повседневного труда, именно эти дни столь святого завета священник использует для своего личного блага либо для блага своей наложницы… И так как все это столь несовместимо со здравым смыслом и творятся вещи невероятные, то, пожалуй, стоит напомнить об одном случае, свидетелями которого были мы сами, поскольку этого вполне достаточно, чтобы перестать удивляться и всему прочему.

Во всех приходах бытует традиция распределения дней великого поста между поместьями данной округи. Хозяева посылают своих индейцев исповедоваться, причем на исповеди в определенный церковью отрезок времени должно побывать абсолютное большинство. В 1744 г., находясь в поместье Колимбуэла, соседствующем с безлюдной, продуваемой ветрами местностью (даже в провинции Кито надо было вести наблюдения недалеко от прихода, находящегося в подчинении духовных властей), один из нас пошел в данное селение послушать праздничную мессу, на которую прибыли также и индейцы этого поместья, чтобы затем исповедоваться. Но вместо исповеди — этого церковного таинства — священник заставил индейцев работать, причем как мужчин, так и женщин: женщины под руководством супруги священника в галереях и под сводами патио ⁹ занимались прядением шерсти и хлопка, а мужчины в это время пахали и сеяли. Индейцы проработали целый день, а, чтобы время было употреблено с большей пользой, священник прочитал им мессу пораньше.

Управляющий поместьем, который в тот день находился там, сказал, что по окончанию работ индейцы могут отправиться по домам, но ему было невдомек, каким все-таки образом и когда священник исповедовал их. Управляющий утверждал, что нечто подобное обычно практиковалось и с индейцами других поместий в течение всего великого поста. Даже спустя полтора месяца священник проделывал то же самое; и все это время в его распоряжении было достаточное число индейцев.

Но самым возмутительным во всей этой истории было то, что составляющие церковный хор индейцы были заняты работой на ткацких станках; и даже когда священник начал мессу, им не позволили прервать свою работу. Во время богослужения шум от их ткачества являл собой кощунство, потому что иначе это назвать нельзя.

После того как месса окончилась и народ разошелся, церковь закрыли, а индейцы были оставлены в ней, как в обычной [54] ткацкой мастерской. Их работу уже невозможно было скрыть, потому что шум от станков доносился весьма явственно.

Самое беспардонное обращение с индейцами при жизни сочетается с бесчеловечной нечестивостью, проявляемой к ним после смерти, ибо признается вполне нормальным, что трупы обычно валяются по дорогам, их обгладывают псы и пожирают стервятники.

Подобного рода картины можно встретить на каждом шагу, — они везде и повсюду. Но зато уж если после покойника что-то осталось, священник превращается в универсального наследника, прибирающего к рукам все пожитки и разную живность, не стесняясь пустить по миру вдову, детей и близких родственников покойного. Подобное поведение оправдывается неким чуть ли не неотъемлемым правом церкви на чужую собственность, ибо все здесь подавляется беспардонной логикой убийственных «доводов»: нынешний обряд погребения был бы попросту неприятен или даже противен близким покойного, тем не менее это уже вполне достаточный повод для того, чтобы все добро забрал священник. И напрасно будут взывать к справедливости настоящие наследники, и абсолютно безуспешно их защитники будут требовать удовлетворения… Священник представит счет за погребение, за звон колоколов, за прочитанные мессы и возданные покойному почести, а коль все по тарифу, согласно «законным» пошлинам, — значит, священник наверняка гарантирован от обвинений, всегда оставаясь правым…

Именно из-за беспардонности священнослужителей, из-за вымогательств коррехидоров, из-за обычно крайне плохого обращения с индейцами всех испанцев вообще порождаются те несчастья, которые постоянно терпят индейцы. Причем несчастья эти таковы, что уже дальше воистину некуда, и потому, желая как-то освободиться от своего рабского положения, многие индейцы поднимаются на восстание, уходя на еще не завоеванные земли, чтобы снова культивировать там варварские обычаи язычества…

Селение Пимампиро, входящее в область Сан-Мигель-де-Ибарра (провинция Кито), находящееся в ведении коррехидора, являет жалкий пример разорения и убытков в результате злостного поведения священников.

Жителей Пимампиро, по сохраняющимся и поныне живым воспоминаниям очевидцев, ранее насчитывалось более 5 тыс. человек (причем все они были индейцами), и само Пимампиро было процветающим селением. Но вследствие разнузданной бесконтрольности местного священника жители селения оказались ввергнуты в пучину бедствий и отчаяния; объединившись, они взбунтовались, и однажды под покровом ночи ушли в горы.

Примером подобного же рода может служить исчезновение по причине запустения знаменитого г. Логроньо, равно как селения Гуарибойя, которые считались ключевыми пунктами в губернаторстве Кихос и Макс, чья столица Севилья-дель-Оро (от нее [55] сейчас остались всего лишь развалины) существует уже скорее как печальное напоминание о конце данных поселений. Эта земля столь богата золотом, что из-за добытого из ее недр большого его количества ее главному городу было присвоено имя Золотой Севильи; и до сих пор еще сохраняется безмен, которым в королевском доме взвешивалась причитавшаяся королевскому семейству так называемая пятина (пятая часть) добытого «за морями» золота. Но коррехидоры, с одной стороны, и священнослужители — с другой, оказывали такое давление на индейцев, чтобы те работали ради их обогащения, что довели их до бунта. Индейцы захватили большое количество золота, а затем развеяли его по всем направлениям и убили всех испанцев, пощадив женщин, которых увели с собой в горы Макас, после того как сравняли с землей как этот город, так и ряд других, находящихся по соседству населенных пунктов. Севилья-дель-Оро и Сунья оказались единственными населенными пунктами, избежавшими ярости индейцев, но они пребывают в таком же запустении по причине частых набегов, которые их вот-вот совсем доконают; а их население стало столь бедно и немногочисленно, что практически там уже прекратилось какое-либо денежное обращение…

… Индейцы, наблюдая за тем, что священнослужители, как прочие простые смертные, не облеченные духовным саном, имеют при себе только одну жену, а с нею множество детей, убеждены в том, что такого рода ужасное кощунство — дело вполне дозволенное и законное. Ведь они, да и все прочие, постоянно являются свидетелями отвратительных неразберих, которые способны вселить в самую отважную душу страх и смятение при виде той свободы и наглой развязности какого-нибудь священнослужителя, который с самого порочного и ужасающего ложа греха идет свершать церемонию по случаю наиболее святого самопожертвования из всех, которые можно себе представить…

Для доказательства и подтверждения фривольно-легкомысленной похотливости священников мы хотим поведать об одном случае, очень нашумевшем на всю провинцию Кито, хотя он и имел место задолго до нашего прибытия в эту местность.

В одном из селений округа Куэнка, приход которого входит в лоно католической церкви, настоятелем был некий католический священник. И по случайному совпадению у местного касика была дочь — девственница, которая, как нередко можно наблюдать среди индианок, явно выделялась своей красотой. Священник упорно добивался ее путем всяческих уловок, но поразительная неприступность и честность оградили девушку от развратных силков, в которые она рисковала попасть. Ее неприкосновенность охраняло также и достоинство, с которым держался ее отец. Открытое презрение индианки не показалось священнику достаточным основанием, и у него хватило наглости обратиться со своими требованиями к отцу девушки. Однако касик, считавший, что в его жилах течет совсем иная, чем у всех остальных, кровь, принял во внимание и то обстоятельство, что его дочь являлась [56] единственной наследницей, к которой после его смерти должны будут перейти бразды правления. Он с негодованием отверг столь грязное и постыдное домогательство. Поняв, что убедить касика невозможно, священник принялся строить всевозможные козни, чтобы все-таки добиться своего, причем его интриги были настолько порочны и злы, что казались подсказанными самим сатаной. Он пытался просить у касика руки его дочери, выдавая это за искреннее со своей стороны желание и полагая, что подобного рода известие должно быть принято благосклонно и девушка преодолеет барьер до сих пор неодолимого отвращения к нему. Он говорил, что попросит у своего прелата разрешения на брак, что при сложившихся обстоятельствах этот брак будет узаконен. Он отметал все сомнения, которые высказывал касик по этому поводу, говоря, что подобные браки обычно не практиковались только потому, что прелаты отказывались давать на них разрешения, чтобы католические священники не имели от индианок детей, так как этих детей отцы обязаны признать. Но якобы именно в данном случае подобное обстоятельство не имело никакого значения, ибо при достаточном состоянии и средствах этого священника можно хорошо содержать семью. И он абсолютно уверен, что ему ни за что не откажут. Помимо всего прочего, он заявил, что находится в тесных дружеских отношениях с прелатом…

Чтобы окончательно обмануть касика, священник немедленно отправил нарочного к католическому духовному лицу в Кито, причем с совершенно иным поручением, а пока тот выполнял его, с помощью своего приятеля священник сфабриковал фальшивое свидетельство, где было сказано, что прелат якобы удостоверяет разрешение вступить в брак. Когда нарочный вернулся, касик пришел в дом священника узнать о результате его поездки. Священник тут же показал ему упомянутое свидетельство, и, преисполненный радости, касик пожелал ему счастья.

В тот же вечер была заключена мнимая помолвка. Помощник священника отслужил службу без каких-либо свидетелей и всяких прочих формальностей: он дал понять, что в подобном случае всего этого не нужно, чего доброго — еще сглазят. С тех пор они живут вместе. Живущие в этом селении индейцы распространили новость о женитьбе своего приходского священника на дочери касика. Но никому не верилось, что все это проделано серьезно, все считали, что священник взял дочь касика на правах наложницы, что для него было довольно обычно. Так что это известие не было воспринято как чрезвычайная новость…

Из того, что происходит в приходах, нетрудно прийти к заключению о том, что духовные пастыри всячески стремятся заполучить тепленькое местечко именно там, где можно выжимать все возможные соки из индейцев для своего личного обогащения за их счет и жить, не ведая никаких забот. Так что среди этих пастырей нет таких, которые желали бы получить место в [57] горном приходе, где паства состоит в основном из новообращенных, а потому и тамошние индейцы не обязаны вносить своим священнослужителям «пошлинные» сборы; священники не властны требовать таких сборов с индейцев, тем более заставлять их платить, как это происходит в других местах. И хотя индейцы работают на своих участках добровольно, той части их собственных продуктов, которую они отдают священнику, достаточно только на покрытие необходимых расходов на питание, но никак не может хватить для удовлетворения алчного стремления к обогащению. И потому то, что им перепадает… в конечном итоге, все равно уходит на оплату за получение места в приходе какого-нибудь старинного селения, но уж, конечно, не на миссионерские цели обучения и воспитания индейцев.

Поэтому очень немногие соглашаются на место в горном приходе. И в основном эти священники большую часть времени или даже почти весь год проводят в крупных населенных пунктах или в городе, где им больше нравится, а свою церквушку навещают на короткое время один-два раза по праздникам, которые длятся по 15-20 дней. Как только эти празднества заканчиваются, духовные отцы снова спешат в иные места…

Обращаясь к фактам тиранического обхождения с индейцами священнослужителей, мерзкого поведения и распущенных нравов последних, мы можем внимательно исследовать тот уклад и то духовное руководство, которые направлены на «воспитание» индейцев и на втолковывание им заветов веры…

Для этого все индейцы — мужчины и женщины, взрослые и дети — приходят вместе на кладбище или на площадь перед церковью, садятся прямо на землю, причем соблюдается обязательное разделение как в соответствии с полом, так и по возрасту; затем начинается наставление в следующей форме. У каждого священнослужителя есть заблудшая индейская душа, предназначение которой в том, что она должна рассказать о христианской доктрине прочим своим собратьям. Сегодняшнее же наставление — для всех вас. И во едином повторении, которое не является ни пением, ни молением, сейчас будут слово за словом прочитаны молитвы, и все присутствующие здесь да повторят их. Сие наставление несколько раз будет повторено на языке инков, т. е. на более известном здесь индейском наречии; потом оно еще несколько раз будет повторено на никому из них не понятном испанском языке. Такого рода моление длится несколько более получаса, когда излагается вся догма христианского вероучения, преподаваемого индейцам. Однако при этом воспринимается очень незначительная часть, и на поверку оказывается, что шестидесятилетние старики знают не более шестилетних детей. Ни те, ни другие не заучивают при обучении больше, чем это делают попугаи, потому что индейцев не спрашивают о каких-то частностях, им со всеми подробностями не разъясняются таинства веры; никто даже не пытается убедиться, понимают ли они то, что им говорят, ни тем более — с еще большей доходчивостью дать необходимые [58] разъяснения тем, которые в силу своей невосприимчивости и отсталости попросту нуждаются в этом.

Главная забота священников состоит в том, чтобы каждый не прекращал подношений своим духовным наставникам. Заведенный однажды порядок обязывает и в последующем делать регулярно подношения. А прекращающих подношения стараются обратить в должников: уж тогда-то они вспомнят о своей обязанности! Подобный метод «наставления» индейцев — вообще настолько обычное во всех селениях явление, что даже там, где священники считают себя наиболее ревностными служителями церкви, дело обстоит точно так же.

Jorge J., Ulloa A. Noticias secretas de America. Buenos Aires, 1953, p. 258-274. Пер. с исп. А. П. Чудиновского.

---

Комментарии

1. Ульоа, Антонио де — испанский мореплаватель и астроном. Вместе с другим испанцем — Хорхе Хуаном принимал участие в экспедиции французского исследователя Шарля де ла Кондамин в Южную Америку (1736-1743).

2. Фискал — здесь казначей.

3. Кито — столица Эквадора. В описываемое время г. Кито был столицей одноименной провинции, входившей в состав вице-королевства Новая Гранада.

4. Эрмандад — религиозная община (от исп. Hermandad — «братство»).

5. Реал — старинная испанская мелкая серебряная монета.

6. Синодальный совет — собрание духовных и светских лиц.

7. Песо — старинная испанская крупная монета разного достоинства; денежная единица в ряде стран Латинской Америки.

8. Капитул — коллегия советников при епископе или кафедральном соборе.

9. Патио — внутренний двор.

(пер. А. П. Чудиновского)
Текст воспроизведен по изданию: Католицизм и свободомыслие в Латинской Америке в XVI-XX вв. (Документы и материалы). М. Наука. 1980

© текст – Чудиновский А. П. 1980
© сетевая версия – Тhietmar. 2013
© OCR – ??. 2013
© Наука. 1980