Зубрицкий Ю. А. Культура Тауантинсуйю

Культура Тауантинсуйю

Сборник ::: Культура Перу ::: Зубрицкий Ю. А.

Материальная и духовная культура государства древних кечуа Тауантинсуйю чрезвычайно богата и обширна. Она необъятна, как необъятно было гигантское государство инков, протянувше­еся с севера на юг на 5000 км. Инки-правители не утруждали себя изобретением названия для своей страны, а просто называли ее Тауантинсуйю, что на языке кечуа означает «Четыре соединенных между собой стороны света». Это было крупнейшее государствен­ное образование не только древней Америки. Оно охватывало огромную территорию, на которой в настоящее время располо­жены большая часть Эквадора и Перу, значительная часть Боли­вии, Чили и Аргентины, южные районы Колумбии. Северные от Куско (на кечуа «пуп земли») области назывались Чинчайсуйю — северная сторона света, южные — Кольясуйю, вос­точные — Антисуйю, западные — Контисуйю.

 

Начало становления Тауантинсуйю следует отнести примерно к XII—ХШ вв. н. э., когда возникли неизвестные нам условия для возвышения «городской» общины Куско, сложившейся в ре­зультате смешения пришельцев-инков — видимо, одного из кечуанских племен — с местным кечуанским же населением, засе­лившим долину Куско задолго до этого. Соперничество со стороны чанков и других индейских племен способствовало созданию со­юза кечуанских племен и общин. Во главе союза также в силу неизвестных обстоятельств встали инки, которыми уже правил военный вождь, постепенно приобретавший черты царя — дес­пота.

 

Социально-политическая структура Тауантинсуйю была не­обычайно сложной. Инка считался богом на земле и обладал не­ограниченной властью. Разделения властей не существовало. Господствующий класс состоял из нескольких каст: «инки по крови», «инки по привилегии», кураки и другие вожди общин и племен. Их следует отнести к категории населения, не платив­шей «налоги» (по Гарсиласо). Эксплуатируемая часть общества — те, кто платил «налоги», — также подразделялась на группы, из которых можно условно выделить следующие: митимае первой категории (привилегированная часть общинников, основывавших поселения, в том числе военные, во вновь завоеванных областях), хатун руна (формально свободные, но фактически порабощенные рядовые общинники и ремесленники), митимае второй категории (переселенцы из вновь завоеванных районов), янакуна (рабы). Существовала еще одна особая категория населения, так назы­ваемые «избранницы Солнца», в подавляющей массе — рабыни, занятые главным образом ткачеством.

 

История Тауантинсуйю знает много случаев классовых вы­ступлений, а также восстаний покоренных племен и народностей. Разноязычное и разноплеменное население страны составляло по разным данным от 6 до 40 млн. человек. Наиболее вероятной представляется цифра в 10 млн.

 

Хозяйственной основой государства было земледелие с исполь­зованием грандиозных ирригационных сооружений, удобрения (гуано) и искусственных насыпных террас по склонам гор. Тау­антинсуйю — единственное государство древней Америки, в кото­ром существовало некое подобие животноводства как особая от­расль хозяйственной деятельности. Высокого уровня достигли ремесла, особенно текстильное, обработка металлов, строитель­ная техника.

 

Культура инков — это поистине панперуанская культура, и не только потому, что она охватила территорию всей страны и даже вышла далеко за ее нынешние пределы, но и потому, что она органически включала в себя многие наиболее ценные эле­менты предшествующих цивилизаций и культур, создала условия для совершенствования и развития многих из них и обеспечила затем их широчайшее распространение.

 

Очевидно, что до своего появления на исторической арене, в так называемый период «тиауанакской экспансии», кечуа могли находиться под известным влиянием тиауанакского государства. Уже в то время их предки могли поклоняться всемогущему тиауанакскому богу Уиракочи, отождествив его с образом своего .древнего тотемного божества Солнца (Инти). Позже, встав во главе кечуанского союза и завоевав побережье, они берут в свой пантеон древнего бога этих мест, «творца» мира и света Начака-мака как еще одно из воплощений Уиракочи-Инти. Такая же судьба постигла древнего бога Тикси («основа сущего») и бога воздуха Кон, творца людей. В результате возникает сложный образ Инти-Кон-Тикси-Пачакамак-Уиракоча. Поскольку он вы­ступает в различных «видимых» на изображениях или в природе (Солнце) ипостасях, то естественно возникает представление о его другой, некоей общей, невидимой сущности. Так па пути от поли­теизма к монотеизму у инков и у всех древних кечуа складывается концепция «Единого Вездесущего, Всемогущего и Незримого Бога», по отношению к которому все другие многочисленные божества становятся в положение детей, жен, слуг и служанок оставаясь в то же время «святыми».

 

Таков официальный пантеон богов Тауантинсуйю. В то же время массы трудового кечуанского населения продолжали при­держиваться культа древнего земледельческого божества Пача-мамы — Матери-Земли, близкого и понятного им, а также культов” Матери-Воды, Повелителя Гор, тотемических культов кондора, пумы.

 

В системе религиозных взглядов древних кечуа, в том числе инков, присутствовало понятие «уака». Термин «уака» приме­нялся к некоторым (не верховным) богам. Священное древнее: захоронение — уака; роща, гора, ручей, озеро, дерево, просто участок зеленой поверхности, прославившийся какой-либо сверхъ­естественностью, таинственностью, поверьем, — это тоже уака. Понятие «уака», таким образом, сходно с полинезийской «маной» — сверхъестественной силой, разлитой в пространстве и способ­ной снисходить на конкретное существо или предмет.

 

Для отправления культа Единого Бога, а также местных куль­тов имелась огромная армия жрецов, одной из функций которых было безусловное подчинение религиозному влиянию всех без исключения сторон духовной жизни общества: политики, права, морали, искусства, а также — что очень важно! — материаль­ного производства.

 

Древние кечуа обладали богатой и развитой мифологией.. Большой популярностью в Тауантинсуйю пользовались, в част­ности, мифы о возникновении рода собственно инков. Согласно одному из них, из пещеры Тампутоко, расположенной в долина Апуримак, неподалеку от Паукартамбо, вышли четыре брата Айяр: Качи, Манко, Учу и Аука (Саука). Одетые в роскошные одежды, сопровождаемые своими женами, они шли в поисках места, где бы могли построить столицу великой державы. Самым сильным из братьев был Качи. Из своей золотой пращи он мог ме­тать камни до самых облаков. Позавидовав силе и ловкости Качи,братья хитростью заставили его вернуться в пещеру и наглухо замуровали вход. Три брата продолжали свой путь, как вдруг они в вышине увидели гигантскую птицу, от которой исходило сияние. Лицо у птицы было человечье. Качи (это был он) сказал, что прощает братьям обиды и будет отныне их покровителем. Во время дальнейших следований Учу превращается в камень. Аука и Манко достигли долины Куско и основали город. Однако, через два года смерть скосила Ауку и Айяр Манко оказался пол­ным властителем города и основателем династии инкских прави­телей, или Единственных Инков.

 

Уже в этом мифе, зафиксированном в различных вариантах разными хронистами[1], инки предстают перед нами как пришельцы. Но они были пришельцами из близлежащих районов, продуктом внутрирегиональных миграционных процессов.

 

Л. Э. Валькарсель полагает, что за мифом о происхождении братьев Айяр скрываются реальные события, связанные с реаль­ными внутрирегиональными миграциями племен кечуа, с их борь­бой против других групп, с их внутренними раздорами и, наконец, с образованием союза кечуанских племен во главе с инками. Имеется и другой миф о происхождении инков, переданный хронистами также в различных вариантах. Отец-Солнце и Мать-Луна сжалились над людьми, жившими в невежестве, дикости и бедности, и послали с неба на землю своих детей — сына Манко Канака и дочь Маму Окльо Уаку, дабы они наставили людей почитать Отца-Солнце как бога, дали бы людям законы, обучили их ремеслам и искусству, научили жить в домах, обрабатывать землю, выращивать овощи, фрукты и злаки, разводить скот и т. п. Вначале Отец-Солнце поместил своих детей в озеро Титикака. Затем он разрешил им выйти оттуда и направиться в любом на­правлении, вооружив Манко Канака при этом золотым жезлом и приказав всюду, где они будут останавливаться для трапезы или сна, пытаться вонзить этот жезл в землю. Там, где он войдет в почву, дети Солнца должны были основать город, которому впо­следствии суждено превратиться в столицу великой державы. Получив этот наказ, Манко Капак и Мама Окльо двинулись на се­вер, достигли долины Куско и остановились возле горы Уана-каури. Здесь золотой жезл без всякого труда вошел в землю. Здесь же сын Солнца, первый Инка, и его жена выполнили наказ отца и основали свое «государство». Любопытно, что один из ми­фов прямо указывает на то, что первый Инка, Манко Капак, вы­полнял волю какого-то могучего человека, появившегося в Тиауанако[2].

 

Космологические мифы древних кечуа объясняли появление земли как проявление воли богов (обычно Пачакамака или Уиракочи). Что же касается Луны, других планет и звезд, то им от­водились роли жены Солнца, его сестер, родственников и слуг. Каких-либо мифов о происхождении самого Солнца, подобных, например, древнемексиканским, до нас не дошло.

 

Космогоническая мифология древних кечуа воспринимала вселенную как единое целое, состоявшее из отдельных частей — миров. Согласно официальной инкской религиозной догме, таких миров три: Ханан Пача — «Верхний», звездный, Мир, куда после смерти уйдут достойные и безгрешные, Урин Пача — «Нижний Мир», т. е. обитель греха и соблазна, и Уку Пача — «Внутренний Мир», заключенный в сердцевину земли, куда после своей смерти уходят дурные люди. Этот мир порой назывался также Супайпа-Уасия, т. е. обитель Супай, одного из злых богов. Если в «Верхнем! Мире» люди после своей смерти должны жить в праздности и спо­койствии, то жизнь во «Внутреннем Мире» была очень тяжелой, полной треволнений и болезней. Мы видим, таким образом, что» по мере становления в религии древних кечуа монотеистических тенденций в их религиозной мифологии постепенно возникают понятия, близкие к концепциям «ада» и «рая», хотя злое божество Супай вовсе еще не альтернатива Всемогущему и Вездесущему Богу, у которого в свою очередь нет пока еще одной ипостаси — Всемилостивейшего.

 

Чрезвычайно развитой частью древнекечуанской мифологии являлись теогонические и теологические мифы, особенно в период, предшествующий становлению деспотического государства инков. Происхождение богов часто связывают с волей Солнца. Боги ведут себя совсем, как люди, завидуют один другому, ссорятся и состязаются между собой. В этом отношении древние боги Андской области очень напоминают богов Олимпа. По мере же укрепления рабовладельческой инкской деспотии верховные бо­жества, сливаясь воедино, все более «теряют» человеческие черты., становятся грозной, недоступной для человеческого восприятия силой, существование которой невозможно доказать, в которую можно только верить, перед которой человек — раб и ничтожество. Богатая и развитая мифология древних кечуа, а также других этнических групп, населявших Тауантинсуйю, составляла не толь­ко арсенал, но и почву искусства в Тауантинсуйю, его предпосылку. Пожалуй, самой развитой областью искусства у древних кечуа была поэзия. Поэт — «арауик», или «харауик», — обычный персонаж инкского общества. Арауикам хорошо было известно деление поэзии на жанры, среди которых одним из самых распространен­ных был так называемый «хайлъи». Трудно найти ему эквивалент в европейских языках. Наиболее близко по значению слово «гимн». Понятно, что первое место среди этих гимнов занимали священ­ные гимны.

 

Приведем текст одного из хайльи, посвященного верховному богу:

 

 

 

О Тикси Уиракоча,

 

Определяющий: это пусть будет мужчиной,

 

Это пусть будет женщиной.

 

Светлый господин

 

Рождающегося света!

 

Пачакамак!

 

Кто ты?

 

Где ты?

 

Я не могу тебя видеть?

 

В Верхнем Мире,

 

Или в Нижнем Мире,

 

Или рядом с Миром

 

Находится твой трон?

 

Произнеси для меня

 

Хоть один звук

 

Из глубин небесного моря

 

Или из земных морей,

 

В которых ты обитаешь.

 

Пачакамак!

 

Творец человека!

 

Повелитель!

 

Твои рабы

 

Поднимают к тебе

 

Затуманенные взоры,

 

Мечтая узреть тебя[3]-[4].

 

Несколько в ином «ключе» составлен гимн-хайльи «творцу человека», отрывки из которого цитируются ниже. В нем нет прямого обращения к богу. Гимн явно призван утверждать спо­койствие в душах верующих, восхищение миром, созданным бо­гом и управляемым Единственным Инкой.

 

 

 

Над землей рассветает,

 

Свет ее покрывает,

 

Чтоб хвала возносилась

 

Творцу человека…

 

 

 

А на ветках зеленых

 

Птицы песни щебечут.

 

В этих песнях пичужки

 

Пачакамака славят…

 

 

 

Камни, горы, ущелья

 

Перед Ним неподвижны.

 

Змеи, жителя леса

 

Перед Ним распростерлись.

 

 

 

Быстроногий гуанако

 

И викунья с вискачей

 

Рядом с Ним замирают

 

И покорно внимают…

 

 

 

Так и сердце мое

 

С каждым новым рассветом

 

Благодарность возносит

 

Созидателю мира![5]

 

 

 

 

В качестве третьего и последнего примера священного хайльи процитируем отрывки из гимна, посвященного богине дождя, изображенной в виде юпой ньюсты — принцессы, весталки Солнца, взятой им на небо и держащей в руках кувшин, наполненный жи­вительной влагой для людей, животных и растений. Ее брат, раз­бивая этот кувшин, производит гром и молнию.

 

 

 

Прекрасная ньюста,

 

Только твой брат

 

Твой кувшин

 

Способен разбить…

 

И ты, ньюста,

 

Заставляешь

 

Влагу

 

Пролиться дождем…

 

Пачакамак,

 

Уиракоча

 

Именно для этого

 

Тебя поместил па небе

 

И так повелел[6].

 

Наряду с гимнами богам, правителям и героям л понятие хайльи включались и трудовые песни. Приведем в качестве при­мера «Айяу хайльи», что часто испаноязычными авторами перево­дится как «Еа, el triunfo», т. е, примерно так: «Вот уже победа». Трудовые хайльи обычно исполнялись двумя хорами мужчин и женщин:

 

 

 

Мужчины: Айяу хайльи, айяу хайльи!

 

Вот рука моя, вот сила,

 

Вот мотыга, вот и пашня.

 

Женщины: Славься, мужчина, славься!

 

Мужчины: Айяу хайльи, айяу хайльи!

 

Где же прекрасная ньюста?

 

Где семена для посева?

 

Женщины: Славься, сеятель, славься!

 

Мужчины: Айяу хайльи, айяу хайльи!.. и т. д.[7]

 

 

 

Следующий поэтико-музыкальный жанр, лирический в своей основе, — арауи. Он включал несколько видов: песня любовного страдания, песня прощения, искупления, очищения, песня веселья. В качестве примера познакомимся (в отрывках) лишь с одной разновидностью арауи, а именно с песней воспевания кра­соты:

 

 

 

Ушла, голубка, ушла, родная.

 

Голубка, где ты?

 

Тебя зову я, не уставая,

 

Но нет ответа.

 

 

 

Звезда моей неверной имя.

 

На небе нашем

 

Ее не спутаешь с другими,

 

Она всех краше.

 

 

 

Луна и Солнце друг с другом спорят,

 

Хотят светила

 

Сиять в горящем веселом взоре

 

Подруги милой.

 

 

 

Коса чернее на белой шее

 

Моей подруги,

 

Бровей изгибы еще стройнее,

 

Чем радуг дуги.

 

 

 

У милой пальцы, как сталактиты,

 

В одно мгновенье

 

Огонь почуешь в своей груди ты

 

От их движенья![8]

 

 

 

Уауаки — тоже лирическое произведение, которому известный боливийский писатель и литературовед-кечуолог Хесус Лара дает следующую характеристику: «Уауаки, наполненный особым ароматом,, имел форму песенного диалога. Несколько развязное любовное чувство, отточенное страстью ухаживания остроумие мужчин и еле заметная оборонительная позиция со стороны жен­щин наполняли его жизненной правдивостью. Хор, составленный из лиц одного пола, начинал песню; ему отвечал хор лиц иного пола. Характерной чертой уауаки был короткий рефрен, повто­ряющийся в виде восклицания после каждого стиха… Уауаки исполнялся главным образом на празднествах в честь луны или в период охраны посевов от набегов животных»[9].

 

Хесус Лара публикует классический пример уауаки:

 

 

 

Принцы: Ты только при свете луны

 

Да!

 

Делаешь вид, что зовешь,

 

Да!

 

Но если я приближаюсь,

 

Да!

 

Ты превращаешься в лед.

 

Да!

 

Принцессы: Если тебя позову я,

 

Да!

 

Ты приближайся скорее

 

Да!

 

А если я в лед превращаюсь,

 

Да!

 

Огнем растопи этот лед.

 

Да![10]

 

 

 

Среди песенно-танцевальных жанров большой жизнеспособ­ностью обладали уайныо, кашуа и самакуика. Первые два из них до сих пор широко распространены в Перу и Боливии. Приведем для иллюстрации текст уайныо:

 

 

 

Одежду, вытканную цветами,

 

Носишь ты на себе.

 

Вытканы они на ткани

 

С золотой основой.

 

Их тонкую бахрому

 

Выткала нежность моя.

 

И связана она

 

Жаждой взглядов моих[11].

 

 

 

Поэтический жанр арануай несколько напоминает европей­скую басню. Это всегда юмористическое стихотворение, по мо­раль как таковая, как крайний вывод из содержания в ней не встречается. Видимо, подразумевалось, что персонажи арануая, его образы и фабула настолько понятны и близки слушателям, что они сами должны сделать соответствующий вывод — мораль. Живые и веселые арануай развлекали народ во время коллектив­ных сельскохозяйственных и общественных строительных работ, декламировались для воинов во время тяжелых походов и т. п.

 

Противоположностью задорному, живому и насмешливому арануаю был уанка. Название этого жанра, пожалуй, правиль­нее всего перевести словом «элегия». Уанка развился, по всей вероятности, из плача, что особенно заметно при конкретном зна­комстве с текстами данного жанра. Ниже приводим отрывок:

 

 

 

Прохладная тень от дерева,

 

Дорога жизни,

 

Чистая струя водопада,

 

Ты ушел.

 

 

 

В тебе, как в густой листве,

 

Мое сердце свило гнездо.

 

Под твоей благодатной сенью

 

Расцвело мое счастье…

 

 

 

Как могу я остаться на свете

 

Совсем одинокой?

 

Вся вселенная стала теперь

 

Для меня лишь пустыней [12].

 

 

 

Некоторые уанка отражают конкретные исторические собы­тия — вторжение испанцев, смерть Атауальпыи др.

 

Наряду с поэзией заметную роль в жизни инкского общества играла драматургия. Отсутствие письма усиливало значение те­атральных представлений, о которых имеется много упоминаний в сочинениях ряда хронистов. Довольно полный обзор этих упо­минании сделан Хесусом Ларой[13]. Особый интерес представляют данные, которые Николас де Мартинес Арсанс-и-Вега приводит в своем сочинении «История имперского поселения Потоси». Согласно этим данным, в 1555 г. во время празднеств в Потоси ставилось восемь спектаклей. Один из них воспроизводил историю происхождения Инков, восшествия на престол первого Инки Манко Канака, завоевания им десяти провинций, сцены Праздника Солнца (Инти Райми) и т. д. Второй спектакль посвящался под­вигам Инки Уайна Канака. Трагедия Уаскара и его близких, ставших жертвами жестокости Атауальпы, была содержанием третьего спектакля. Четвертый спектакль отражал актуальные для того времени события — вторжение испанцев и гибель «импе­рии» инков. О содержании остальных четырех спектаклей хронист, к сожалению, умалчивает. Но вполне достаточно названных четы­рех театральных произведений, чтобы понять их социальное па-значение — утверждение официальных концепций правящей вер­хушки о законности инкской «царской» династии, об истинности официального культа и т, п. Были, разумеется, и театральные произведения иного характера, отражавшие положение и настро­ения широких масс, о чем мы скажем ниже. Из сопоставления мно­гочисленных источников становится ясным, что инки и другие древние кечуа различали два театральных жанра: уанка и ара­нуай. Эти термины мы уже встречали при знакомстве с поэзией Тауантинсуйю. Весьма приближенно и условно их можно в данном случае сопоставить с европейскими понятиями трагедии и коме­дии. Спектакли для народа разыгрывались обычно на открытых площадках, называемых арануа, вокруг которых собирались зрители. До нас дошли тексты лишь двух древнекечуанских драм— «Апу-Ольянтай»[14] и «Уткха Паукар», не считая уанка, посвящен­ной смерти Атауальпы.

 

Народная драма «Апу-Ольянтай», крупнейший памятник ду­ховной культуры народа кечуа, заслуживает того, чтобы уделить ему особое внимание. Стройная и ясная композиция, утверждение высокогуманных идей, ярко очерченные, полные естественных человеческих достоинств и недостатков характеры, необычайная образность, богатая рифма — все это позволяет поставить «Апу-Ольянтай» в один ряд с гомеровским эпосом.

 

Действие драмы, развертывающееся в правление Инки Пачакутека и Инки Тупака Юпанки, охватывает значительный отре­зок времени и значительное число действующих лиц. Ольянтай — центральная фигура драмы — неустрашимый воин, вождь — правитель Антисуйю, одной из областей государства инков. Однако, занимая столь высокое положение, он не принадлежит к касте собственно инков, не является «никой по крови». Жизнен­ные перипетии превращают Ольянтая в вождя крупного народного восстания, в борца против деспотизма инков-правителей.

 

Бунтарское содержание драмы, сомнения в законности власти инков, идеи свободы поставили «Ольянтая» вне официального инкского репертуара или сделали его достоянием крайне узкого круга лиц. Видимо, в этом нужно искать причину того удиви­тельного факта, что самое замечательное литературное произве­дение древних кечуа, по крайней мере из тех, что дошли до нас, не упоминается ни в одной из хроник, как, впрочем, и само восста­ние Ольянтая, воспоминание о котором инкская «цензура» стара­лась вытравить из народной памяти. Будучи широким художествен­ным полотном, обработанным в своем окончательном варианте неизвестным нам гением, «Ольянтай» являет собой органическое сочетание разных поэтических и драматургических жанров инк­ской эпохи.

 

Второй образец древнекечуанской драматургии, дошедший до наших времен, «Уткха Паукар», заключает в себе все признаки театрального арапуая. Это повествование о двух братьях — Уткха Паукар и Уткха Майта. Оба они влюблены в прекрасную юную Има Сумах, чье имя на кечуа означает «Какая красота!». Отец Има Сумах, правитель области, решает отдать дочь тому, кто быс­трее сможет изменить направление горного потока так, чтобы он протекал возле самого дома Има Сумах.

 

Паукар, будучи одним из военачальников в инкской армии, бросает на выполнение этой работы тысячи подчиненных ему во­инов. Младшему же брату, Майте, помогают лишь несколько друзей. Но дружба и любовь оказываются сильнее многотысячной армии. Через два месяца воды потока заплескались по каналу, про­веденному Майтой и его друзьями. Разъяренный своим поражением, старший Паукар объявляет войну младшему брату. На клич Майты и его друзей собираются многочисленные дружины. Во­енное счастье улыбается то старшему, то младшему брату. Согласно традиции, братья в этом случае должны вступить в личное едино­борство. Паукар намного сильнее Майты, и, кажется, исход борьбы уже предрешен. Но в последний момент он подавляет в себе неспра­ведливый гнев и в благородном порыве признает права брата, примиряясь с ним.

 

Уступая по своим художественным достоинствам и по своему социальному звучанию «Ольянтаю», «Уткха Паукар» тем не менее дает богатый материал для изучения жизни инкского общества.

 

Хореографическое искусство также получило широкое распро­странение в «империи» инков. Танцы играли большую роль при свершении религиозных обрядов, были их неотъемлемой частью. Существовало очень много танцев. До сих пор в перуанских Андах живут десятки традиционных танцев. Видимо, в древности их было еще больше[15].

 

 

 

 

Рис. 6. Развалины Мачу-Пикчу. Культура инков

 

Изобразительное искусство древних кечуа также было про­питано религиозными воззрениями и тесно связано с мифологией; это же относится и к архитектуре. Величественные и помпезные храмы должны были вызывать страх, религиозный фанатизм и экстаз среди миллионов подданных Солнца и Лупы, держать их в повиновении и покорности. Уже сами циклопические кладки стен крепостей наводили на мысль о несокрушимости и могуществе их владетелей. Много таких построек или их руин сохранилось до наших дней (рис. 6, 7). Им не страшны мощные землетрясения, которые легко разрушают кладки позднейших периодов. Поверх­ности каменных глыб очень гладко отполированы, а сами глыбы, будучи неодинакового размера, так плотно пригнаны друг к другу, что самое тонкое лезвие ножа не пройдет между ними.

 

 

 

 

Рис. 7. Куско. Испанские надстройки на фундаментах кладки инков

 

Очень часто инкские монументальные сооружения немного наклонены внутрь; круглая башня имеет в этом случае вид усе­ченного конуса, а четырехугольное помещение — усеченной пи­рамиды. Немало замечательных памятников инкского зодчества находится в бывшей инкской столице Куско и ее окрестностях. Это прежде всего большой архитектурный комплекс Храм Солнца. В эпоху Тауантинсуйю он сверкал золотой и серебряной обли­цовкой, в его залах хранились мумии инков и их жен, громадное (несколько метров в диаметре) золотое изображение Отца-Солнца, серебряный лик Матери-Луны подобных же размеров. Богатые залы имели Венера, Юпитер, Молния и Гром, Радуга.

 

Значительный интерес представляет также скульптура инков, в частности их керамика. Инки унаследовали от мочиков традиции изготовления сосудов в виде человеческих фигур и голов-портре­тов. Подобного рода керамическая скульптура дошла до нас в до­вольно большом количестве, поскольку керамика мало интересо­вала испанских захватчиков. Но у инков была также иная скульп­тура, скульптура из золота и серебра. Инка Гарсиласо и другие хронисты описывают «золотой сад», который действительно су­ществовал. И только мизерная часть шедевров инкского искусства была сохранена и доставлена в Испанию.

 

Изобразительное искусство древних кечуа было представлено также росписями на сосудах и в вышивках и окрасках тканей. И здесь инки многое заимствовали из опыта, накопленного пред­шественниками, но при этом вносили и свои новшества. Так, изобретением именно инков можно считать остродонные сосуды. Л. Э. Валькарсель считает, что такого рода сосуды использовались не только в повседневном быту, но и в декоративных и в религи­озно-магических целях[16]. Они расписывались простым и в то же время столь оригинальным орнаментом, что он вызывает удивле­ние даже в наши дни. Часто наряду с орнаментальной росписью присутствуют несколько стилизованные изображения колибри, пьющих сок из цветов, мотыльков, животных. Фигуры людей на сосудах обычно подвергались настолько сильной стилизации и схематизации, что их человеческие черты трудно распознать. Не исключено, что н подобных случаях имеют место антропоморфизация каких-то представителей фауны и флоры, а также по­пытки схематичного изображения наиболее характерных черт иных этнических групп. Особый интерес представляют росписи деревян­ных сосудов «керо», реалистично воспроизводящие сцепы из быта инков, их мифологии и некоторые реальные исторические события. Существует мнение, что в области керамики и ткачества инки уступали своим предшественникам[17]. Действительно, инкские ткани, вырабатывавшиеся из хлопка и шерсти, уступали тканям Паракаса, хотя инки умели изготовлять и толстую ковровую ос­нову, и легкую ткань типа газовой. Правда и то, что сосуды мо­чиков и чиму своим скульптурным разнообразием превосходили инкские. Но зато древние кечуа были подлинными кудесниками цвета. Недаром они находили в своем пантеоне место для радуги и поклонялись ей. С невиданной до них тонкостью они передавали оттенки цвета, широко используя для этого метод отмыва. Соче­тание многочисленных тонов и полутонов производит огромное впечатление, хотя обычно инкской керамике свойственно огра­ниченное количество цветов. Но на керо и тканях сияют все цвета и оттенки радуги. В этом смысле инки не только восприняли и сохранили насканские традиции полихромных изображений, но и приумножили их.

 

Много споров и гипотез породил вопрос об инкской письмен­ности. Само по себе существование обширной рабовладельческой деспотии просто немыслимо без развитой системы фиксации сооб­щений. В наши дни уже неправомерно ставить вопрос о том, была ли в древнем Перу, в частности у инков, письменность. После тщательных изысканий, проведенных Диком Эдгаром Ибаррой Грассо, ответ на такой вопрос может быть лишь утвердительным[18]. Инкская и доинкская письменность килька (или калька) была типичным иероглифическим письмом. Однако оно имело крайне узкое распространение; им пользовались по существу лишь сам Инка, принцы, верховный жрец и самые высокопоставленные лица государства. Тенденция ограничения числа лиц, имеющих доступ к письменности, является всеобщей или почти всеобщей для древних государств. И в Египте, и в Вавилоне, и в древней Индии искусство письма было монополизировано сравнительно узкой группой правителей, жрецов и чиновников, что давало в руки господствующего класса дополнительное средство упро­чения своего привилегированного положения, а также подавления и эксплуатации трудовых масс.

 

В данном случае эта тенденция проявилась с особой силой, превратив письменность в тайнопись, используемую инкским дво­ром в целях фиска и получения других сведений о земле и населе­нии Тауантинсуйю и смежных стран.

 

Вместе с тем широко распространенной формой фиксации сооб­щений в Тауантинсуйю было так называемое «узелковое письмо», или кипу (кино). Внешне оно представляет собой шнур-основу, к которому подвешивались разноцветные нити с завязанными на них узлами. В отношении кипу ученые, в том числе и советские, высказывали самые различные соображения. Так, Б. И. Шаревская считает кипу условной системой передачи сведений, усовер­шенствованным мнемоническим письмом, не имеющим ничего об­щего с письменностью[19]. В. А. Кузьмищев выдвигает гипотезу, согласно которой кипу вместе с кипукамайоком (специалист по кипу) составляли некое единое «счетно-вычислительное устрой­ство», хранившее и по первому требованию выдававшее обширную информацию о Тауантинсуйю[20]. Большого внимания заслуживает комплексное исследование системы языка кечуа и системы кипу, выявившее дополнительные аргументы в пользу гипотезы о фоне­тическом характере «узелкового письма», предпринятое перуан­ским ученым Сантьяго Астете Чокано[21]. Интересно, что инки разработали также специальную начертательно-цветовую си­стему определенных сигналов, позволявшую им фиксировать от­дельные понятия и термины[22].

 

Одной из сторон процесса этнической консолидации древне-кечуанской народности было становление единого языка, языка Куско в Тауантинсуйю, и его повсеместное насаждение в районах проживания некечуанского населения. Совершенно очевидно, что производственные отношения и общественно-политическая организация инкского общества оказывали определяющее влия­ние па формы и темпы этнических процессов в Тауантинсуйю, на такие важнейшие признаки этнической консолидации, какими являются территория, язык, культурно-психологический склад, этническое самосознание.

 

Как и всем древнейшим деспотическим государствам, Тау­антинсуйю была присуща политика захвата новых территорий. Инкская экспансия в целом несла с собой более высокий тип про­изводственных отношений или более высокий уровень отношений того же типа. Для некоторых наиболее отсталых районов она как бы служила стимулятором общественного развития. Целый ряд пле­мен и даже государственных образований добровольно, или, точнее, без применения инками вооруженной силы, вошли в со­став инкского государства. Как правило, это государство сохра­няло привилегии вождей, правителей и аристократии присоеди­ненных к Тауантинсуйю «царств» и «провинций», а также тамош­ние религиозные культы при условии признания главенствующей «роли» инкского верховного божества — Солнца. Инки «прощали» даже тех вождей и правителей, которые оказывали им сопротив­ление.

 

В результате осуществления экспансионистской политики го­сударственная территория инков достигла огромных размеров. К моменту появления испанцев она составляла примерно 800 000 кв. км и простиралась с севера на юг почти на 5000 км. Физико-географические условия не благоприятствовали со­хранению территориального единства Тауантинсуйю. Бурные горные реки, глубокие ущелья, высокие горные цепи, обрывы, пропасти разрезали страну на достаточно изолированные друг от друга районы. Несмотря на высокий уровень ирригации, в силу самих географических условий в Тауантинсуйю не было и не могло быть единой системы орошения — экономической основы длитель­ного существования древнейших государств. Естественно, отсут­ствовало и экономическое единство. При таких условиях сохра­нение территориальной целостности стало зависеть от двух других факторов: от степени политико-административной централи­зации и от этнической консолидации населения. Лишь они могли в тех условиях противостоять разрушительному действию центробежных сил, сепаратизму и местничеству. На практике оба эти фактора оказались тесно слитыми, так как усиление политико-административного единства страны прямо воздействовало на про­цессы этнической консолидации, а последняя в свою очередь, не­сомненно, укрепляла политико-административное единство.

 

Центральная власть всячески стремилась устранить террито­риальную раздробленность страны, уменьшить неблагоприятное, т. е. «разъединительное», воздействие географического фактора. В какой-то степени это удалось. Из столицы, города Куско, в раз­ных направлениях были проведены благоустроенные дороги с мно­гочисленными мостами и даже тоннелями в горах, использовав­шиеся исключительно для государственных нужд: передвижения войск, массовых переселений населения, почтовой службы и т. п. Общая протяженность дорог превышала 15 000 км.

 

Вскоре после захвата новых территорий туда переселялись преданные инкам, как правило, кечуанские общины, целые пле­мена или часть какой-то «старой» инкской провинции. Этих пере­селенцев называли митимае, или митмакуна. Помимо функции «разжижения» покоренных племен практика массовых переселе­ний оказывала ускоряющее воздействие на этнические процессы, способствуя слиянию различных племен и народностей в единую кечуанскую народность. Сходную роль играли инкские военные гарнизоны. Как следствие всего этого происходило сравнительно быстрое распространение языка и многих элементов материальной и духовной культуры кечуа.

 

Далеко идущие этнические последствия имели мероприятия центрального правительства по налаживанию разработанного инками передового производства во вновь присоединенных обла­стях. Разумеется, это делалось не в целях подъема благосостоя­ния их жителей (хотя и этот фактор учитывался), а ради укрепле­ния экономики данных областей, ее активного включения в обще­государственную «экономическую машину», обеспечивавшую все возраставшие нужды господствующих классов и жречества.

 

Для этого инки содержали целую армию специалистов по ир­ригации, опытных земледельцев, мастеров по изготовлению сельскохозяйственных орудий, по строительству трасс, дорог и т. д. Они приносили с собой новые орудия производства, новые трудовые процессы и трудовые навыки, новые результаты труда и, соответственно, новую терминологию. Однако эти специалисты лишь руководили всеми трудовыми процессами, обучали им мест­ное население, руками которого возводились все новые сооружения и усовершенствования. Тем самым они оказывали существенное влияние и на характер материальной культуры, и па язык поко­ренных народов.

 

Трудно переоценить такой фактор этнической консолидации, каким являлась языковая политика инков — повсеместное внед­рение языка кечуа. Этому активно способствовала местная знать, сама стремившаяся овладеть им, чтобы походить на своих господ.

 

Язык кечуа изучали в специальных школах. Так, руна-сими («язык человека»), или кечуа, превратился в «lingua franca», в сред­ство общения между различными этнолингвистическими группами обширного государства. К моменту появления испанцев на боль­шей части территории страны индейцы говорили на кечуа либо употребляли его в качестве второго активного языка. Из средства межплеменного общения руна-сими постепенно превращался в род­ной язык всего населения инкской державы.

 

Аппарат инкской деспотии предпринимал также серьезные шаги, направленные на слияние разнородных элементов духовной культуры многочисленных племен и народностей в единый куль­турный комплекс на базе кечуанского субстрата. Эти мероприятия были тесно связаны с официальными задачами экспансии, которые сводились к тому, чтобы заставить «варваров» познать и признать культ «истинного бога» Уиракочи и его материальное воплоще­ние — Солнце, не всегда низвергая местных богов.

 

Ссылки на веления Отца-Солнца служили инкам веским осно­ванием для вмешательства почти во все стороны жизни покорен­ных племен вплоть до фасона их одежды и формы брачных отно­шений. На новых территориях строились дворцы, храмы и кре­пости, в общих чертах повторявшие особенности традиционного кечуанского архитектурного стиля. Инкские торжества, посвя­щенные Солнцу и Луне, затмевали местные праздники. Введение дисциплины труда, свойственное общественным отношениям рабо­владельческой деспотии, налагало свой отпечаток непосредственно на психический склад новых покоренных «граждан» Тауантинсуйю.

 

Было бы неправильным представлять этническое слияние раз­личных племен и народностей Тауантинсуйю как односторонний процесс, как процесс, сводящийся исключительно к кечуанизации. Инки и другие кечуа неизбежно должны были испытать влияние со стороны подчиненных племен.

 

Таким образом, процесс культурно-этнической и лингвисти­ческой консолидации в Тауантинсуйю имел весьма сложный, многосторонний и противоречивый характер. В результате этого процесса обширная государственная территория Тауантинсуйю превращалась в этническую территорию многочисленной народ­ности кечуа, культура которой может быть названа синтезом андских культур.

 

 

Примечания:

 

[1] См.: Inca Garcilaso de la Vega. Comentarios reales de los Incas. Lima, 1959,. p. 106—107; D. Fernando de Montesinos. Memorias antiguas historiales у politicas delPeru. Cuzco, 1967, p. 5—8; /. de Betanzys. Suma у narracian, de los Incas. «Biblioteca Peruana», t. III. Lima, 1968, p. 210—214.

 

 

 

[2] См.: Inca Garcilaso de la Vega. Op. cit., p. 99 —105; Phelipe Iluaman Poma de Ayala. El Primer Nueva Coronica у Buen Gobierno. La Paz, 1944, p. 81—86; P. de Cieza de Leon. El sefiorio de ios Incas Yupanquis у de sus granges hechos у gobernacion, «Biblioteca Peruana», t. Ill, p. 33—34.

 

 

 

[3] Е. Choy. Desarrollo del pensamiento esclavista en la sociedad de log Incas. Lima, 1961, p. 99—100. Перевод стихов здесь и далее выполнен автором статьи

 

 

 

[4] Е. Choy. Desarrollo del pensamiento esclavista en la sociedad de log Incas. Lima, 1961, p. 99—100. Перевод стихов здесь и далее выполнен автором статьи

 

 

 

[5] J. Lara. La literalura de los Quechuas. La Paz, Bolivia, s. a., p. 191—192.

 

 

 

[6] Inca Garcilaso de la Vega. Op. cit., p. 205—206.

 

 

 

[7] J. Lara. Op. cit., p. 191 — 192.

 

 

 

[8] «Ollantay». Cuzco, 1958, p. 38—40

 

 

 

[9] J. Lara. Op. cit., p. 49—50.

 

 

 

[10] J. Lara. Op. cit., p. 49—50.

 

 

 

[11] Ibid., р. 52—53.

 

 

 

[12] Ibid., p. 212-213.

 

 

 

[13] Ibid., p. 56—59.

 

 

 

[14] Наряду с названием «Апу-Ольянтай» можно встретить «Ольянта» и «Ольянтай». Наиболее древний вариант драмы был обнаружен в Куско в монастыре Санто Томас.

 

 

 

[15] См.: P. Verger. Fiestas у danzas en el Guzco у cnlos Andes. Buenos Aires, 1945, p. 9.

 

 

 

[16] См.: L. E. Valcdrcel. Etnohistoria del Peru Antiguo. Lima, 1964, p. 165.

 

 

 

[17] См.: G. P. Muzzo. Historia de la cultura peruana. Lima, 1951, p. 55.

 

 

 

[18] См.: D. E. Ibarra Grasso. La escritura indigena andina. La Paz, 1953; «Со­ветская этнография», 1956, № 1; 1957, № 6.

 

 

 

[19] См.: Б. И. Шаревская. Культура пародов области Анд. «Народы Америки». т. IL М., 1959, стр. 297.

 

 

 

[20] См.: В. Л. Кузьмищев. Говорящие узлы Тауантинсуйю. «Латинская Аме­рика», 1971, № 6, стр. 122.

 

 

 

[21] См.: S. A. Chocano. Coordinada investigacidn del Qeshua у del Kipu. Cnzco, 1960.

 

 

 

[22] См.: В. де ла Хара, Ю. В. Кнорозов. Дешифровка письменности инков я проблема кипу. «Латинская Америка», 1972, Кг 5, стр. 165—184.

 

Источник: www.indiansworld.org