Раевская Марина Михайловна. ИСПАНСКИЙ ЯЗЫК XVI – XVII ВВ.

 

Раевская Марина Михайловна. ИСПАНСКИЙ ЯЗЫК XVI – XVII ВВ.

И ИСПАНСКОЕ ЯЗЫКОВОЕ СОЗНАНИЕ:

ВЗАИМОСВЯЗЬ И ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ

На правах рукописи

 

 

Специальность 10.02.05 – романские языки

 

 

 

 

 

А в т о р е ф е р а т

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

 

 

 

 

 

 

Москва – 2006

 

Диссертация выполнена на кафедре испанского языка факультета иностранных языков и регионоведения Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова

 

 

Официальные оппоненты – академик МАН ВШ,

доктор филологических наук,

профессор Н.М. Фирсова

 

– доктор филологических наук,

профессор В.С. Виноградов

 

– доктор филологических наук,

профессор Ю.А. Рылов

 

 

 

Ведущая организация – Ярославский государственный

педагогический университет им. К.Д. Ушинского

 

 

 

Защита состоится « » __________________ 2007 г. в ______ часов

на заседании диссертационного совета Д 501.001.04 при Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова по адресу: Москва, Ломоносовский проспект, 31, корпус 1, факультет иностранных языков и регионоведения

 

 

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке 1 корпуса гуманитарных факультетов МГУ

 

 

Автореферат разослан « » _________________ 2007 г.

 

 

 

Ученый секретарь

диссертационного совета

кандидат филологических наук Е.В. Маринина

 

 

 

 

 

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

 

На современном этапе развития гуманитарного знания исследование языкового сознания человека в контексте конкретной лингвокультуры является требованием времени. Функционирование языка в принципе неотделимо от языкового сознания его носителей и от их национального менталитета; в основе всех исторических формальных сдвигов и изменений лежат требования адекватного отражения развивающейся объективной реальности и человеческой деятельности (например, необходимость конкретизации действия или именования новых объектов), а форма их отображения в языке есть результат творчества данного языкового коллектива, руководствующегося самобытным развитием коллективной мысли на конкретном языке согласно его семантико-структурным особенностям.

В работах ведущих отечественных ученых (Ю.С. Степанов, А.А. Леонтьев, Н.М. Фирсова, С.Г. Тер-Минасова, Б.А. Серебренников,

В.Г. Костомаров, Е.М. Верещагин, Г.В. Колшанский, Н.Д. Арутюнова, Ю.Н. Караулов, И.А. Зимняя, Е.С. Кубрякова, Ю.А. Сорокин, И.А. Стернин, Е.Ф.Тарасов, Н.В.Уфимцева, В.И. Карасик, В.В. Красных, В.З. Панфилов, В.И. Абаев, А.Т. Кривоносов и др.) давно проводилась мысль, что развитие и изменение языка определяется мышлением его носителя, особенностями его познавательной деятельности, связанной с различными географическими, историческими, производственными и другими факторами.

В русле подобного понимания сущности языка в конце XX столетия появилось большое количество научных трудов, посвященных языковому сознанию личности, в которых доказательно проводилось мнение об антропоцентрической и этноцентрической природе языкового сознания.

В рамках новой парадигмы научного мышления в одной из недавно вышедших работ был предложен термин «этнолингвокультурное сознание», под которым понимается «инвариантный образ мира, соотнесенный с особенностями национальной культуры и национальной психологии». Подобная интерпретация конкретного языкового сознания позволяет говорить о специфике национального способа формирования и формулирования мысли, скрытого в особенностях познавательной деятельности носителей языка, а также о характерном отношении национального лингвокультурного социума к своему языковому достоянию.

Согласно филологической традиции, языковое сознание понимается не только как средоточие проявляющихся на разных уровнях языковых навыков, но и в более широком контексте как некий конгломерат знаний (в том числе оценочных по отношению к своему языковому достоянию), представленный в масштабе языкового коллектива, осознающего свою целостность и идентичность благодаря единому языку. Таким образом, в лингвистических работах языковое сознание трактуется, с одной стороны, как бессознательно проявляющийся языковой опыт (языковая компетенция) носителя, а с другой – как его эмоционально-оценочное и научное осмысление (рефлексия) при помощи некоего инструментария специальных приемов.

В
соответствии с вышеприведенными теоретическими и терминологическими установками цель данной работы состоит в изучении проявлений эмоционально-оценочной (аксиологической) и научной рефлексии в сфере испанского языка, а также в исследовании с позиций современного и исторического (XVI–XVII вв.) теоретического знания морфологических и синтаксических форм испанского языка XVI–XVII вв. как грамматических средств организации вербального мыслительного процесса.

Принятое в диссертационной работе понимание термина «языковое сознание» соответствует двум подходам к анализу этого явления – традиционному филологическому и этнопсихолингвистическому – и подразумевает следующий многоуровневый ракурс научного исследования:

1. Испанский язык XVI–XVII вв. и языковое сознание наивного носителя языка, относящееся к сфере бессознательного и демонстрирующее испанский национальный способ формирования и формулирования мысли.
   
2. Испанский язык XVI–XVII вв. и языковое сознание (эмоционально-оценочная языковая рефлексия) испаноязычного сообщества.
   
3. Испанский язык XVI–XVII вв. и языковое сознание (научная языковая рефлексия) грамматистов – носителей испанского языка, живших в указанный период.
   
4. Испанский язык XVI–XVII вв. и языковая рефлексия XVI–XVII вв. как объект изучения современных лингвистов – носителей испанского языка.
   

 

Обращение к вышеуказанной тематике вызвано необходимостью в определенной степени восполнить пробел, существующий в отечественном и зарубежном языкознании в области систематизированного описания всех проявлений испанского языкового сознания на конкретном этапе его истории (XVI–XVII вв.). Изучение эмоционально-оценочной составляющей языкового сознания дает возможность выявить набор характеристик кастильского языка конкретного исторического периода; исследование профессионального испанского языкового сознания, рассматриваемого в один из важнейших периодов эволюции лингвистической мысли, в сравнении с взглядами современных ученых имеет значение для уяснения процесса развития научных идей; изучение языка в знаковый период его истории как национального способа выражения мысли – для определения направления эволюции и потенциала языкового сознания испаноговорящего сообщества.

 

Значимость данного периода в истории языка определяется тем, что именно в то время начинается еще не осознанная как таковая нормоустанавливающая деятельность грамматистов в сфере кастильского языка. К концу указанной эпохи в целом завершается процесс фиксации языковых форм (фонетических, орфографических и грамматических). В этот период коллективное языковое сознание наиболее ярко демонстрирует избирательность по отношению к некоторым языковым формам, что позволяет обозначить предпочтения его выбора и дать им оценку. XVI и XVII столетия интересны также тем, что являются знаковой эпохой истории испанской лингвистической мысли, называемой во всех учебных и научных трудах Золотым веком в литературе, языке и истории страны. Именно то время, получившее название Нового, явилось эпохой формирования новых лингвистических идей и испанского языкового самосознания, по сути ознаменовавших зарождение испанского национального самосознания в целом.

Согласно вышеуказанному ракурсу, диссертационная работа посвящена:

– изучению отношения испаноязычного сообщества к своему языковому достоянию и влияния испанского языкового сознания на речевую (фонетический аспект) и орфографическую практику;

– исследованию зависимости грамматического структурирования мыслительных образов носителями испанского языка от тех или иных предпочтений (преференций) испанского языкового сознания в соотнесении (когда таковое имеет место в работах испаноязычных филологов) с особенностями испанского национального мировоззрения, а также с учетом самого широкого профессионального взгляда (филологов-гуманистов XVI–XVII вв. и современных испанских и зарубежных ученых).

 

Гипотезой диссертационного исследования является предположение о национально-культурной специфике проявления ценностной составляющей языкового сознания каждого этноса по отношению к своему языку. При этом речь может идти и о формальной изменчивости способа выражения мысли на том или ином языке в зависимости от различных ментальных предпочтений языкового коллектива, по-разному проявляющейся на протяжении его истории.

При этом, как свидетельствуют сами специалисты – носители испанского языка, развитие испанского языкового сознания нельзя связывать исключительно с дальнейшим совершенствованием логических форм мышления: не последняя роль в этом принадлежит психологическому фактору, игре фантазии и коммуникативному намерению говорящих, избравших именно такую культивируемую и оттачиваемую в дальнейшем форму выражения смысла (Р. Х. Куэрво, Р. Менендес Пидаль, Р. Лапеса, А. Алонсо).

 

Непосредственным объектом данного диссертационного исследования является профессиональное языковое сознание XVI–XVII и XX–XXI столетий, осмысляющее языковую практику XVI–XVII вв. с современных каждому периоду (XVI–XVII и XX–XXI вв.) позиций. Косвенным
объектом изучения выступает испанский язык Золотого периода в устной и письменной формах, в разной степени доступных профессиональному осмыслению (в XVI–XVII и XX–XXI столетиях соответственно).

 

Выбор
в качестве предмета исследования языковых единиц, характеризующих кастильский язык XVI–XVII вв., фонетических процессов, орфографической практики, морфологических характеристик частей речи, а также синтаксических структур (словосочетания и предложения) испанского языка XVI–XVII вв. обусловлен их значимостью для представления о формах проявления языкового сознания (как бессознательно усвоенной совокупности грамматических структур языка и как эмоционально-оценочной и научной рефлексии на язык).

 

Задачи настоящего
исследования
можно сформулировать следующим образом:

1. Описать содержание понятия «языковое сознание», подразумевающее учет всех форм его проявления (как совокупности семантико-грамматических форм и средоточия научного и эмоционально-оценочного отношения к языку) при одновременном разграничении коллективного языкового сознания, профессионального языкового сознания и литературного (индивидуально-авторского) языкового сознания.

2. Рассмотреть содержание понятия «языковое сознание» в ракурсе междисциплинарного изучения; обозначить аспекты изучения языка как национального способа формирования и формулирования мысли.

3. Проанализировать исторически сложившиеся в испаноязычном сообществе в конкретный исторический период стереотипы восприятия своего родного языка.

4. Проанализировать особенности научных воззрений испанских грамматистов XVI–XVII вв. на свой родной язык, отражающих профессиональное языковое сознание того времени, следовавшее преимущественно в русле классических образцов, в сравнении с современной испанской и зарубежной лингвистической традицией, основываясь на анализе представлений о произносительной норме, орфографической норме, грамматических категориях частей речи и характеристике синтаксических структур испанского языка Золотого века.

5. Обозначить проявления зависимости
испанского языка и
языкового сознания в вышеперечисленных сферах
на конкретном этапе языковой эволюции.

6. Определить тенденции развития испанского коллективного языкового сознания в сфере грамматического структурирования мысли на испанском языке.

7. Обозначить преференции испанского языкового сознания, отражающие его избирательность в развитии того или иного способа формирования и формулирования мысли.

8.Обосновать необходимость рассмотрения арабского влияния
на испанское коллективное языковое сознание.

 

Для решения поставленных задач требуется:

 

1. Описать общее умонастроение (как эмоционально-оценочную составляющую языкового сознания) испаноязычного общества XVI и XVII столетий по отношению к своему родному языку, произносительной норме и орфографической практике.

2. Изучить воззрения испанских авторов XVI–XVII вв. на части речи своего родного языка и их грамматические категории в написанных ими специальных трудах (грамматиках), а также рассмотреть их современное научное освещение в работах испаноязычных и зарубежных авторов.

3. Описать видение кастильского синтаксиса в трудах грамматистов XVI–XVII вв., а также современное научное освещение синтаксических структур испанского языка XVI–XVII вв.

4. Описать стилистические тенденции, наметившиеся в литературной практике Золотого века, и оценить степень их воздействия на структуру кастильской фразы; обозначить роль литературного языкового сознания в совершенствовании синтаксических структур испанского языка с точки зрения развития его творческого потенциала.

5. Рассмотреть способы выражения испанским языковым сознанием некоторых грамматических и языковых категорий.

 

Диахронический аспект настоящего исследования стал возможным благодаря дошедшим до наших дней многочисленным письменным свидетельствам той эпохи (филологическим и литературным произведениям), позволяющим дать объективную оценку испанской языковой реальности на вполне определенном конкретно-историческом этапе развития общества.

Предпринятое в работе описание грамматического строя кастильского языка предполагает также обязательное рассмотрение его единиц по отношению к латинским и средневековым кастильским аналогам, что позволяет проследить эволюцию языковых форм на более широком историческом фоне.

 

Материалом для исследования послужили тексты грамматик кастильского языка, в большинстве своем написанных испаноязычными авторами в период с 1492 по 1627 г. (всего 13 названий), а также грамматические труды некоторых иностранных авторов того же периода, приводящих ссылки на мнение испанских грамматистов (4 названия). К трудам испаноязычных авторов относятся: «Gramática castellana» (1492) Антонио де Небрихи, «Util y breve institutión para aprender los principios y fundamentos de la lengua Hespañola» (Ловайна, 1555) анонимного автора 1555 г., «Gramática castellana…» (1558) Вильялона, «Gramática de la Lengua Vulgar de España» (Ловайна, 1559) анонимного автора 1559 г., «Grammática para leer, y escrevir la lengua francesa conferida con la castellana» (Alcalá de Henares, 1565) Бальтасара Сотомайора, «Reglas gramaticales» (1586) Антонио де Корро, «Instituciones de la gramática española» (Баэса, 1614) Бартоломе Хименеса Патона, «Espexo general de la gramática» (Руан, 1614) Амбросио де Салазара, «Arte breve, y compendiosa para aprender a leer, escrivir, pronunciar y hablar la Lengua Española» (Лондон, 1623) Хуана де Луны, «Arte de la lengua española castellana» (1626) и «Trilingüe de tres lenguas Castellana, Latina, i Griega, todas en Romance» (1627) Гонсало де Корреаса; а также частично «De grammática francessa en español y grammaire espagnolle expliquée en françois» (1624) Диего де Энкарнасьона, «Grammatica y pronunciación alemana y española» (1634) Хуана Анхеля Сумарана, «Arte de la lengua española. Reduzida a reglas y preceptos de rigurosa gramática. Con notas, y apuntamientos utilissimos, para el perfeto conocimiento de esta, y de la lengua latina» (1651) Хуана Вильяра.

К трудам иностранных авторов относятся: «Conjugaciones, arte y reglas … para los que quisieren deprender, Español y Francés» (1558) Габриэля Мерье, «La parfaite Methode pour entendre, escrire, et parler la langue Espagnole» (Париж, 1597) Шарпентье, «Grammaire Espagnolle expliquée en françois» (Париж, 1606) Сезара Удэна; а также частично «Gramatica spagnuola ed italiana» (1624) Лоренцо Франчозини.

Кроме того, в исследуемый корпус вошли написанные испанскими авторами в период XVI–XVII вв. литературные произведения (всего 52 названия).

Теоретической и методологической основой исследования послужили научные языковедческие работы таких ведущих отечественных и зарубежных (в основном испанских) ученых, как академик Ю.С. Степанов, С.Д. Кацнельсон, Р.А. Будагов, А.А. Леонтьев, Н.Д. Арутюнова, С.Г. Тер-Минасова, Е.С. Кубрякова, Н.В. Уфимцева, И.А. Зимняя, Ю.Н. Караулов, А.Т. Кривоносов, В.В. Красных, В.И. Карасик, И.В. Привалова, О.А. Корнилов, З.Д. Попова, И.А. Стернин, Дж. Лакофф, R. Menéndez Pidal, E. Coseriu, R. Lapesa, A. Alonso, F. González Ollé, J.M. Lope Blanch, R. Cano.

 

Теоретические положения, принятые
за основополагающие в данном исследовании, сводятся к следующим постулатам:

1. Национальный язык является не только знаковой системой и средством общения, но, прежде всего, орудием мыслительно- эмоционального и духовного творчества каждого этноса.

2. Языковая система конкретного языка имеет свое конфигуративное соотношение элементов, образующих понятийные, языковые и грамматические категории, включающее универсальные и национально-специфические их проявления.

3. Национально-культурная специфика эмоционально-оценочной составляющей языкового сознания становится понятной при обращении к лингводескрипторам, позволяющим описать исторически сложившиеся типичные представления о языке.

4. Историческая грамматика выступает как история принятых в конкретном языковом коллективе элементарных мыслительных форм, чье изучение необходимо для познания национального способа формирования и формулирования мысли.

5. Исследование грамматических структур языка, понимаемого как национальный способ формирования и формулирования мысли, дает возможность оценить структурную ипостась языкового сознания конкретного лингвокультурного сообщества.

6. Система частей речи заложена в языковом сознании homo loquens; части речи суть взятые в совокупности всех своих грамматических форм и получившие языковое воплощение категории нашей мысли.

7. Описание синтаксиса как инвентаря способов связи, принятых в конкретном языке, позволяет изучить структурную организацию его единиц и составить типологию его структурно-семантических моделей в соотнесении с передаваемыми ими фундаментальными смысловыми отношениями.

8. Исторический срез необходим для выявления внутриязыкового движения, а также для определения зрелости языкового сознания личности; изменчивость грамматических форм свидетельствует о тех или иных преференциях коллективного языкового сознания, руководствующегося ведомыми только ему одному соображениями, которые не могут быть сведены только лишь к известному принципу «экономии усилий».

Многоплановость предмета изучения, а также его многоуровневый ракурс обусловили совмещение самых разных аспектов рассмотрения поставленной проблемы. Представленное исследование не выходит за рамки традиционного лингвистического подхода, но осуществлено с учетом лингвокогнитивного, лингвокультурного и логического осмысления языковых фактов. Вышеуказанные приемы, применяемые к традиционным сравнительно-историческим исследованиям, позволяют синтезировать научный исследовательский опыт на новом этапе развития науки о языке и наметить новые научные направления в изучении языка и языкового сознания.

Комплексное изучение обозначенных выше языковых явлений стало возможным в результате применения принципа интеграции научных знаний к процессу познания, определившего методологическую основу диссертационного исследования.

Методы исследования, понимаемые как способы теоретического освоения собранного материала, логично обусловлены поставленными задачами. В ходе написания диссертационной работы были использованы методы исторического описания, диахронного и синхронного исследования языкового материала, обобщения данных, лингвистического анализа, системного анализа материала, сопоставительного анализа лингвистических воззрений разных эпох по отношению к одному и тому же предмету изучения, логико-семантического анализа, элементы контрастивного анализа.

В качестве базисных были избраны индуктивно-описательный метод, а также метод синхронного описания состояния языка определенного периода, позволяющий увидеть системные связи между элементами фонетического, морфологического и синтаксического уровня, при необходимости дополненные диахронным, учитывающим динамику и направленность языковой эволюции.

В диссертационной работе применялся также метод изучения источников и метод исследования лингвистических учений.

 

Научная новизна представленной работы заключается в применении нового подхода к изучению языкового материала, подразумевающего его исследование сквозь призму соответствующего языкового сознания, рассматриваемого на уровне синхронии (XVI–XVII вв.) как совокупность семантико-грамматических форм мысли, а также как научная и эмоционально-оценочная рефлексия на свой язык, оцениваемые с позиций современного языкового сознания и научного знания.

Кроме того, научная новизна диссертационной работы определяется обращением к тематике преференций испанского национально-культурного сознания, которая до сих пор не затрагивалась в специальных работах по испанскому языку.

Актуальность исследования определяется осознанной перспективностью научных разработок, исследующих язык в проекции на его носителя, ибо язык не существует отдельно от человека; языковые формы существования – письменная и устная – суть производные языкового сознания языковой личности.

Рассмотрение языка и языкового сознания в максимально широком ракурсе (в одновременном соотнесении с профессиональным языковым сознанием конкретного этноса конкретной эпохи и современным научным освещением) является требованием времени, ибо позволяет исследователю получить максимально объемную и объективную картину языкового состояния, а также дает возможность увидеть не только универсальные тенденции в развитии того или иного языка, но и обозначить преференции конкретного этнолингвокультурного сознания. Кроме того, актуальность исследования обусловлена насущной потребностью в изучении универсальных и национально маркированных форм языкового сознания, необходимом для контрастивного описания языков и культур, задекларированного в качестве одной из основных задач теории межкультурной коммуникации.

 

Теоретическое значение исследования определяется разработкой основных положений теории этнокультурной специфики языковых систем на уровне морфологии и синтаксиса применительно к испанскому языку XVI–XVII вв., рассматриваемому с позиций испанского (профессионального и непрофессионального/бессознательно приобретенного) языкового сознания.

Впервые предпринятый в работе сравнительный анализ профессиональных воззрений двух эпох на природу языковых явлений классического периода дал возможность проследить тенденции развития коллективного языкового сознания, имеющего свою собственную историю, а также составить представление о национально-культурных ценностных характеристиках кастильского языка конкретной эпохи.

Предпринятое автором исследование позволило развить научные представления о направлении влияния литературного языкового сознания на эволюцию синтаксических форм испанского языка в конкретный период его истории.

Настоящая диссертация является первой работой систематизирующего характера, выполненной на испанском языковом материале XVI–XVII вв.

 

Практическая значимость проведенного исследования состоит в его использовании в лекционных курсах по морфологии, лексикологии, фразеологии, синтаксису, истории и стилистике испанского языка, читаемых для студентов факультета иностранных языков и регионоведения МГУ им. М.В. Ломоносова. Кроме того, полученные результаты могут найти применение в практических курсах преподавания испанского языка и практики перевода, лекционном курсе «Мир испанского языка», а также в дальнейших теоретических сравнительно-исторических и типологических исследованиях, посвященных изучению грамматического строя языков, национально-культурной специфике сопоставляемых языковых систем и языкового сознания, а также механизмам межкультурного и межъязыкового взаимодействия.

 

Апробация работы. Основные положения работы были представлены в виде научных докладов на международных конференциях «Россия – Запад: диалог культур» (Москва, 2002, 2003, 2004, 2005), «Актуальные вопросы современной иберо-романистики» (Москва, 2004, 2005, 2006), «Степановские чтения» (РУДН, 2003, 2005), на Ломоносовских чтениях в МГУ им. М.В. Ломоносова (2004, 2005). Результаты проведенного исследования обсуждались на заседаниях кафедры испанского языка факультета иностранных языков и регионоведения МГУ (2006), а отдельные положения и выводы диссертации включены в теоретические курсы, в том числе по лексикологии, фразеологии и синтаксису испанского языка, а также в специальный курс «Базовые концепты испанского языка и культуры», предназначенный для студентов старших курсов факультета иностранных языков и регионоведения МГУ им. М.В. Ломоносова.

Основное содержание исследования отражено в монографии «Испанское языковое сознание Золотого века (XVI–XVII вв.)» (2006), а также в статьях (из которых 4 опубликованы в ведущих научных изданиях), опубликованных докладах и тезисах докладов, имеющих общий объем 30,1 печатных листов.

 

В соответствии с целью и изложенными задачами исследования на защиту выносятся следующие положения:

1. Набор ценностных характеристик, отражающих стереотипические представления каждого национально-лингвокультурного сообщества о своем языке, имеет национально-культурную специфику. Эпоха XVI–XVII вв. представляет собой знаковый период в истории испаноязычного сообщества, когда наиболее ярко проявилась эмоционально-оценочная ипостась испанского языкового сознания, что и обусловило необходимость ее исследования.

2. Языковая реальность в различных сферах (звучащая речь, орфографическая практика, литературная практика) оценивается испаноязычным сообществом в различные периоды своей истории с позиций различных ценностных доминант. Реальность испанского языкового сознания XVI–XVII вв. характеризуется особым соотношением ценностных критериев, отражающих особенности социально-политического, исторического и культурного контекста бытования испанского национально-культурного сообщества.

3. Морфосинтаксические структуры представляют собой самый стабильный каркас языковой системы. Тем не менее грамматический строй языка также демонстрирует формальную изменчивость в зависимости от различных ментальных предпочтений языкового сознания. Выявление таковых предпочтений представляет собой наибольшие трудности и наибольший интерес для исследователя и возможно только на основе профессионального мнения носителей языка, которые могут обозначить свои предпочтения в тех или иных способах представления и характеризации объектов, признаков и действий, называемые в данной работе преференциями испанского этнолингвокультурного сознания.

4. Содержание, вкладываемое в какую-либо языковую форму, всегда конкретно-исторично. При рассмотрении явлений испанской языковой реальности XVI–XVII вв. следует учитывать их интерпретацию профессиональным языковым сознанием соответствующей эпохи, которая передает содержание явления в конкретный исторический период.

5. Рассмотрение эмоционально-оценочной ипостаси языкового сознания в лингвокультурологическом аспекте дает возможность выявить корпус наиболее прозрачно выраженных языковых единиц (названных в работе лингводескрипторами), семиотически эксплицирующих национально-культурную специфику образов испанского этнолингвокультурного сознания по отношению к своему языку. Лингводескрипторы отражают основные ценностные ориентации, определяющие менталитет испаноязычного сообщества в сфере своего лингвистического достояния и демонстрируют национальный эталон его восприятия.

6. Лингвокогнитивное осмысление синтаксических явлений испанской языковой реальности XVI–XVII вв. сообразно логическому фону позволяет оценить степень развития структуры испанского словосочетания и предложения и зафиксировать наличие или отсутствие системных сдвигов в данных сферах. Рассмотрение разновидностей испанского сложного предложения XVI–XVII вв. дает возможность оценить развитие его семантических структур, а также определить типы, подверженные наиболее подвижным изменениям.

7. Испанский язык характеризуется своей конфигурацией элементов, образующих понятийные, языковые и грамматические категории. Рассмотрение способов выражения признаковости, субстанциональности и процессуальности открывает интересные факты – самым разработанным с точки зрения своей формальной выраженности является представление признака; действие получило максимальную семантическую конкретизацию. Испанское языковое сознание ощущает потребность в различении динамики и статики субстанциональной сущности (субстантивированный инфинитив и отглагольное существительное).

8. Изучение синтаксических употреблений в испанском языке XVI–XVII вв. следует проводить при обязательном учете стилистической нормы более конкретного периода. Испанский синтаксис к тому времени был настолько развит, что языковое сознание провозгласило основным принципом формальное упрощение фразы. Благодаря многовековой риторической традиции, а также литературной практике языковое сознание испанских читателей было подготовлено к восприятию самых сложных структур и приветствовало развитие экспрессивных форм выражения мысли. Критерием оценки узуальных употреблений была их элегантность в соответствии с царившим принципом равнения на лучшие образцы речи («buen gusto»).

9. На фоне отсутствия каких-либо структурно-семантических изменений испанского предложения свои возможности продемонстрировала синтаксическая сочетаемость частей речи, что свидетельствует о специфике их семантики и объема значения. Испанское языковое сознание обозначило свой приоритет в развитии определенных структур, руководствуясь принципом, названным испанскими лингвистами «juntar lo diferente» («соединение несоединяемого»).

 

Структура диссертации отражает логику исследования и включает введение, четыре раздела, общие выводы, заключение и библиографию.

Библиография диссертационной работы включает 366 наименований специальных трудов отечественных и зарубежных авторов, 52 названия литературных трудов, относящихся к эпохе Золотого века, а также 26 словарных изданий.

 

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

 

Во введении дается описание материала, постулируются цели, задачи, методологические принципы и теоретические посылки исследования, формулируются его актуальность, новизна, теоретическое значение и практическая ценность, излагаются положения, выносимые на защиту.

 

В первом разделе, состоящем из пяти глав, определяются основные направления исследования языкового сознания в отечественном и зарубежном языкознании, рассматриваются специальные работы, связанные с проблематикой настоящей диссертации, излагается история вопроса, постулируются теоретические положения, взятые за основу исследования, дается определение используемых в работе терминов, а также обосновываются методологические подходы к исследованию.

Термин «языковое сознание» в силу своей многогранности до сих пор не имеет в специальной литературе однозначной интерпретации, несмотря на то что изучение языкового сознания стало в последние десятилетия одной из ключевых проблем междисциплинарных исследований.

Традиционная лингвистика понимает под языковым сознанием правила употребления языка, нормы, упорядоченность языковых единиц в сознании, а также всю совокупность представлений языкового коллектива о своем родном языке.

Среди зарубежных филологов-испанистов бытует устоявшееся мнение, которое от имени коллектива авторов, работавших над новым международным проектом истории испанского языка («Historia de la lengua española»), увидевшим свет в 2004 г., выразил Х.-М. Гаугер (H.-M. Gauger): языковое сознание есть представление говорящих о своем родном языке. Немецкий ученый различает присутствующее на бессознательном уровне (т.е. не обремененное профессиональными знаниями) языковое сознание среднестатистического носителя, профессиональное языковое сознание специалиста по языку и языковое сознание литературного автора, подразумевая под ними усвоенное на подсознательном уровне общепринятое языковое сознание среднестатистического носителя языка, не отдающего себе отчета в причине существования в родном языке тех или иных форм; профессиональное языковое сознание, подвергающее научному анализу любое языковое явление; литературное языковое сознание, руководствующееся исключительно стилистической модой времени и использующее в соответствии с ней те или иные средства из арсенала своего языка.

Кроме того, по мнению филолога, следует разграничивать внутреннее языковое сознание и внешнее: под внутренним он подразумевает собственно языковую компетенцию носителя языка, а внешнее сознание определяет как нечто, сопровождающее язык, но не имеющее непосредственной значимости для его функционирования. К последней разновидности языкового сознания относятся ценностные (эмоциональные) знания о языке (дающие представление о национальном самосознании), познавательные представления (то, что говорящий знает о своем языке) и коммуникативное сознание, тесно связанное с поведенческими стереотипами.

Гаугер не ограничивается односторонней интерпретацией языкового сознания и трактует его в самом широком контексте, представляя как некий конгломерат разноуровневых знаний и навыков. Весьма примечателен и тот факт, что лингвист рассматривает языковое сознание как составную часть национальной идеи (национального самосознания), бытующую в умах общества конкретной эпохи. Представляется, что подобный взгляд имеет право на существование и во многом оправдан референциальной размытостью термина, допускающего самую широкую интерпретацию.

Наиболее развернутую характеристику этнокультурному сознанию дает в своей монографии И.В. Привалова (2005). Этнолингвокультурное сознание как ансамбль национально маркированных форм, когнитивно-эмотивных и аксиологических структур имеет свои функциональные единицы, соотносящиеся с одним из трех взаимно проницаемых пространств: лингвистическим, когнитивным и культурным, каждое из которых, в свою очередь, имеет свой собственный набор единиц:

– к когнитивному пространству принадлежат когнитивные прототипы, концептуальные метафоры, концепты, концептосферы, фрейм-структуры;

– к культурному пространству относятся культуремы, мифологемы, ритуалы, культурные стереотипы, эталоны, символы;

– к лингвистическому пространству приписаны языковые универсалии, семантические примитивы и так называемые языковые маркеры национально-культурного сознания (ЯМНКС).

Рассмотрение языкового сознания как этнолингвокультурного феномена имеет давнюю историю и солидную теоретическую базу: в истории языковедческой науки в иных терминах уже была обозначена проблема языка и языкового сознания (Гердер, Эрвас, Гумбольдт, Штейнталь, Вайсгербер, Шухардт, Фосслер, Витгенштейн, Шпитцер, Бартоли и др.). Многие ученые прямо или косвенно ставили вопрос о соотношении содержания и формы в языке (в русской филологической традиции – К.С. Аксаков, А.А. Потебня, В.П. Сланский,), указывая на то, что язык есть воплощение самой мысли. Некоторые из них только обозначили подходы к его изучению (Э. Сепир, Б. Уорф), другие наметили основные направления исследования (Р. Менендес Пидаль), третьи разработали методы научного анализа (А. Алонсо, Р. Лапеса). В целом все их воззрения позволяют раскрыть преемственность в развитии теоретических представлений по вопросу и составляют теоретический фундамент для дальнейшего творческого осмысления данной проблемы на новом витке эволюции научного знания.

Одним из ракурсов рассмотрения взаимосвязи языка, сознания, мышления и менталитета на современном этапе явилось активно разрабатываемое в последние десятилетия XX в. исследовательское направление, метафорически названное «языковая картина мира». Работы (Ю.С. Степанова, Н.М. Фирсовой, Н.Д. Арутюновой, Ю.Д. Апресяна, Н.И. Толстого, С.Г. Тер-Минасовой, В.Н. Телии, Ю.А. Рылова, Н.В. Уфимцевой, Е.С. Кубряковой, В.В. Красных, В.И. Карасика, И.А. Стернина, В.П. Нерознака, А.Д. Шмелева, И.В. Приваловой, К. Касьяновой, А. Вежбицкой, Р. Коулза, Й. Ричмонда и др.), написанные в рамках вышеобозначенного научного направления, рассматривающего язык, мышление, сознание и менталитет в тесной взаимосвязи, способствовали выделению исследования языкового сознания в самостоятельную область филологических изысканий.

Несмотря на то, что морфосинтаксическое оформление мысли являет самые глубинные архаичные модели коллективного языкового сознания, в отличие от гораздо более подвижных единиц лексического уровня, быстро реагирующего на изменение окружающего мира и возрастание человеческого опыта, с течением времени составляющие этого остова также могут претерпевать некоторые изменения. По словам Р.А. Будагова, мысль людей разных исторических эпох движется по-разному: «Различие между старыми и новыми оборотами определяется … характером мышления людей разных исторических эпох, особенностями синтаксических структур языков на разных этапах их существования».

С учетом вышеизложенных теоретических положений в диссертационной работе предпринято лингвистическое исследование проблемы в аспектах ее лингвокогнитивного, лингвокультурологического, и логического рассмотрения, ибо право на подобное сочетание нескольких смежных направлений человеческого знания подтверждается многочисленными исследованиями, проведенными в рамках вышеуказанного интегративного подхода внутри каждой из обозначенных научных областей. Лингвистика, когнитивистика и логика демонстрируют неразрывную и взаимообогащающую связь между собой, позволяя ученым изучать категории языка (а следовательно языкового сознания) в тесной соотнесенности с концептуальными основами бытия и разума человека, пребывающего в определенном национально-культурном пространстве.

 

Во втором разделе, состоящем из двух глав, освещается исторический контекст развития языкового сознания испаноязычного общества XVI–XVII вв., подразумевающий краткую характеристику историко-культурной ситуации в Испании XVI–XVII вв. и описание умонастроения испанского языкового сообщества XVI–XVII вв. по отношению к своему родному языку.

На рубеже XV–XVI вв. в Европе наступает период все более осознаваемого растущего интереса к национальным языкам, на которых говорило подавляющее большинство населения. Общенародный язык начинает осознаваться как нечто особенное и своеобразное (propio), впервые высказывается мысль о необходимости его научного осмысления. Уже с конца XV в. испанские авторы отводят своему родному языку достойное место среди других романских, а позже даже оспаривают пальму первенства у древних языков, вследствие чего появляется несколько теорий происхождения кастильского языка.

К первым проблескам испанского национального самосознания в сфере языка можно отнести работу об искусстве поэтического выражения Хуана де Энсины «Arte de la poesía castellana», вышедшую в 1496 г., за которой почти через столетие последовали многие другие (в частности труд Гонсало Арготе де Молины «Discurso sobre la poesía castellana» (1575), «Arte poética» (1592) Хуана Диаса Ренхифо, работы Херонимо Мондрагона (1593) и Алонсо Лопеса Пинсиано (1596)), а также разнообразные сборники пословиц и поговорок (Корреаса, Эрнана Нуньеса, Хуана Маль-Лары) и словари, кодифицировавшие сокровищницу кастильского языка (латино-испанский и испано-латинский словари Небрихи, «Tesoro de la lengua castellana o española» (1611) Коваррубиаса).

Описывая общее умонастроение испанского сообщества XVI столетия относительно своего родного языка, следует отметить, прежде всего, его уверенность (фиксируемую многими итальянскими и французскими современниками как «самоуверенность», согласно точке зрения, изложенной в 1579 г. французским гуманистом Анри Этьеном (Henri Estienne) в трактате «Projet du livre de la précellence du language françois») в превосходстве своего родного испанского языка над другими романскими собратьями.

Особое положение испанского языка среди своих романских собратьев, признаваемое практически всеми испанскими и большинством европейских авторов XVI в., характеризует единственную в своем роде ситуацию, сложившуюся вокруг испанского языка в Европе того времени и в немалой степени способствующую зарождению национальной идеи и национального самосознания у испанцев.

На протяжении всего XVI столетия авторы рассматривают присущие языку качества и его литературную обработанность чаще всего отдельно друг от друга, отмечая, с одной стороны, изящество, красоту, гармонию, благородство, степенность, достоинство испанского, а с другой – его богатство и разнообразие, подразумевающее подвижность форм, отточенность выражений и вместимость содержания (elegancia, lindeza, armonía, agudeza, majestad, magnificencia, nobleza, gravedad, abundancia, riqueza, variedad).

Среди всех вышеперечисленных характеристик самое почетное место отводится степенству/солидности (gravedad), которая в то время выступает неотъемлемым качеством испанцев вообще. Фернандо де Эррера высказывается в этом отношении очень определенно: испанский язык, по его мнению, является самым солидным, возвышенным (духовным) и величественным среди всех романских языков. Если принять во внимание характеристики национального характера испанцев той эпохи (солидность, серьезность, достоинство), отмечаемые всеми европейцами, то можно констатировать, что испанскому языку приписываются не лингвистические, а олицетворяющие его этические и моральные качества, превращающие его в некое персонифицированное явление, достойное уважения и почитания. В начале XVII столетия Корреас назвал кастильский язык самым совершенным (по сравнению с латынью, греческим, французским и португальским) благодаря его солидности, полнозвучности, ясности, простоте и распространенности.

У этой медали есть еще и другая сторона, свидетельствующая об ином подходе к оценке лингвистического «качества», освещающая дифференциальные признаки языков. Согласно ранее распространенному, благодаря Эразму Роттердамскому мнению, каждый язык обладает присущими только ему чертами (propiedades), которые делают его легкоузнаваемым среди других родственных языков. Для испанского, по общему мнению, таковыми оказались краткость и отточенность (brevedad, agudeza) как неотъемлемые черты испанского стиля (especialización hispánica).

В то же самое время была затронута еще одна очень интересная проблема, которую можно было бы сформулировать как обоснование невозможности транспозиции языков (будь то при переводе или же при подражании), что свидетельствует о ясном и четком понимании их современниками европейцами особенностей каждого литературного языка, составляющих его традиционный национальный стиль. Подтверждением тому могут служить многочисленные письменные свидетельства литераторов XVI в., занимавшихся переводами (Хуан де Вальдес, Альфонсо Ордоньес, Кастильехо, Гарсиласо, Моралес, Мигель де Сервантес, Винченцо Мария Борнини, Дю Белле и др.): их суть сводится к признанию очень больших сложностей, возникающих при переводе с одного языка на другой. При этом речь идет не о хорошем знании того или иного языка, а прежде всего о необходимости познания и передачи его сути, стилистического образа, характера. Чтобы добиться этого, Вальдес советует смотреть не на слово, а на его смысл. Но если он говорит лишь о трудностях, возникающих при переводе, то его соотечественники доктор Виана (Doctor Viana) и Гонсало Корреас (Gonzalo Correas) пошли еще дальше, констатировав практическую невозможность перевода с других языков на испанский в силу особого характера последнего, признавая, однако, возможность перевода с испанского на любой другой язык.

Преимущественное положение того или иного языка определялось еще по двум критериям – древности происхождения и верности своей лингвистической матери – латыни. Споры о том, чей язык в большей степени верен своей классической прародительнице (se ha mantenido más fiel al latín), опять разгорелись в Европе именно в XVI в. как в эпоху зарождения националистических настроений, и испанский, по безусловному традиционному признанию, был признан самым близким к латыни, т.е. наименее «испорченным», согласно терминологии того времени.

Именно тогда в Испании, Франции, Италии и Португалии появляется множество двуязычных сочинений, преследующих цель – показать, в каком языке латинский претерпел наименьшую «порчу» – именно этот термин используется в литературе (la menor «corrupción» que el latín ha sufrido en cada una). Тогда же на основе практиковавшихся гораздо ранее показательных хвалебных речей начала выкристаллизовываться новая тематика практиковавшегося веками жанра публичного выступления, восходящая к аристотелевской традиции, – от восхваления Испании (Laus Hispaniae) к восхвалению испанского языка. Претерпевает некоторые изменения и сам жанр: к чистому панегирику примешиваются научно-аналитические элементы, что соответствует логике развития человеческого знания в ту эпоху. Общая траектория движения гуманистической мысли в этой жанровой сфере на протяжении XVI столетия выглядит следующим образом: от классических литературных языков (латинского) (laudes litterarum) к кастильскому как литературному языку, следующему классической традиции (loor de las letras), а затем как к достойной изучения самодостаточной системе (loor de la lengua).

Переход от litterae к letras, а затем к lengua знаменует собой перемены в видении языка как такового: вначале язык представляет собой лишь средство для достижения элегантности и красоты выражения либо стоит на службе у других отраслей человеческого знания – теологии и философии (именно «внутри» такого понимания к 1530 г. классическая латынь уступает место разговорному наречию (кастильскому), на котором, оказывается, тоже можно говорить красиво и элегантно), и лишь затем на фоне активно протекающих социальных и политических изменений совершается следующий поворот в осмыслении роли языка – от языка как инструмента познания к языку как объекту познания.

Примечательно, что на фоне полного безразличия со стороны самих испанцев к изучению своего родного языка как свода определенных правил (царившего в течение всего XVI столетия) их тем не менее начинает волновать вопрос о происхождении кастильского, чему в немалой степени способствовало зарождение национального самосознания.

Первым на рубеже XV–XVI вв. его затрагивает Антонио де Небриха в своей Грамматике; гораздо большее место уделяет этой проблеме Хуан де Вальдес: он посвящает ей целую главу в своем труде «Диалог о языке»; этот же вопрос интересует анонимного автора «Util i breve institucion» (1555 г.), Кристобаля де Вильялона, анонимного автора «Gramática de la lengua vulgar de España» (1559 г.), Бернардо де Альдрете («Del Origen i Principio de la Lengua Castellana», 1616), мадридского адвоката Грегорио Лопеса Мадеру («Discursos de la certidumbre de las reliquias descubiertas en Granada desde el año de 1588 hasta el de 1598», 1595 и 1601). Интерес к своим историческим корням в ту эпоху не случаен, он отмечается параллельно с появлением теорий о происхождении кастильского языка. Изучение своего национального прошлого начало волновать умы людей, осознавших общность своего исторического прошлого и познавших размах своего имперского настоящего и будущего. Если вначале это было простое любопытство в среде образованных людей, то к середине следующего века оно начало принимать гипертрофированные формы, приведшие к возникновению явно националистической, по утверждению самих испанских авторов, теории, подчеркивающей древность, а следовательно, преимущество своего родного языка, чьими сторонниками стали Бартоломе Хименес Патон, Гонсало Корреас и Франсиско Кеведо.

Необходимо отметить еще одну грань в процессе проявления интереса испанцев к своему родному языку: его носителей прежде всего заботила манера кастильской речи, т.е. стиль. После Небрихи первым, кто сформулировал ясную и четкую позицию в этом вопросе, был приверженец идей гуманизма дипломат и теолог Хуан де Вальдес. Формула «я пишу так же просто, как и говорю» (sin afectación ninguna escrivo como hablo) на многие годы вперед определила направление развития европейской письменной культуры. Очищение письменной речи от намеренной вычурности было осознанной потребностью эпохи. Простота (llaneza) письменного и устного выражения в противовес его маньеризму (afectación) стала ключевым концептом коллективного языкового сознания на протяжении почти всего Золотого периода. Однако необходимо отметить, что в испанской литературной традиции данное стилистическое направление тем не менее не исключало уже знакомую практику манерности устного высказывания и литературной фразы подчас у одного и того же автора – именно это сосуществование в испанском литературном языковом сознании двух стилистических идеалов и стало особенностью, отличающей испанский лингвистический менталитет (от того же самого французского).

Повышенный интерес со стороны грамматистов вызывали звучащая речь (произношение) и орфография, поскольку именно в этих областях наиболее остро ощущалось отсутствие единой нормы. Об этом говорят сами авторы, сетующие на отсутствие четких критериев определения благозвучности и престижа той или иной реализации.

В XVI в. становятся более яркими различия в произношении, принятые на юге и севере Испании, связанные с явлением yeísmo (когда фрикативный латеральный звук /l / превращался в /y/ или /ž/); нейтрализацией или как минимум ослаблением произношения /r/ и /l/ в конце слога или слова; аспирацией на юге страны финального /s/ в слоге или слове; ослаблением (вплоть до полного исчезновения в глагольных окончаниях) интервокального /d/. Кроме того, в XVI–XVII вв. в испанском языке наблюдалось множество фонетических расхождений вследствие внутренней подвижности произносительной нормы, принятой в многочисленных королевствах Пиренейского полуострова, говоривших на различных романских наречиях. В тот период за нормативные были приняты образцы речи образованных слоев общества (прежде всего дворян и ученых), воспитанных на примерах толедской школы (Толедо), и произносительная норма, распространенная в Кастилии – Ла-Вьехе.

К концу XVII в. так и не был выработан четкий критерий произносительной правильности; решающими факторами оставались приверженность говорящих к «хорошему вкусу» или же ориентация на наиболее часто употребляющуюся форму. Подобная двойственность часто была причиной разночтений, а иногда и противоречий среди грамматистов, не только говоривших на разных наречиях, но и принадлежавших к разным филологическим школам (толедская, кастильская).

Существует две точки зрения относительно причины установления в языке с начала XVI столетия кастильской нормы: Р. Лапеса объяснял этот факт исключительно экстралингвистическим фактором – переездом королевского двора в Мадрид и последующей массовой иммиграцией в город и близлежащие области жителей Кастилии – Ла-Вьехи и басков; Э. Аларкос Льерач видит причину всех изменений исключительно в ракурсе принципа ослабления артикуляционных усилий, при котором потеря звуками сонорности в вышеперечисленных примерах выступает лишь сопутствующим, но не главным (!) признаком. Аларкос Льерач апеллирует к латинским грамматикам, которые представляли звуки своего языка как «сильные» и «нежные» (fortes и lenes соответственно), в то время как испанские авторы того периода описывают кастильские звуки иной терминологией – как «напряженные» и «ослабленные» (apretados и flojos).

Интересно, что, сравнивая свой родной язык с латинским, греческим, французским и португальским, сами испанские грамматисты относили к числу достоинств кастильского языка простоту произношения, которая определялась сочетанием наименьшего количества согласных звуков с одним гласным внутри слога и постоянным качеством гласных звуков независимо от их позиции в слове.

В начале XVI в. по мере дальнейшего все более активного развития литературного творчества и напрямую связанного с ним книгопечатания со всей остротой встала проблема правильного графического отображения звуков языка. Испанское профессиональное языковое сознание адекватно отреагировало на остро ощущавшееся отсутствие единой доктрины в сфере орфографии: не смотря на то, что труды, посвященные новым правилам, защищали различные принципы, они обозначили переход от средневекового произношения к современному и послужили фундаментом для дальнейшей нормализаторской деятельности.

Наряду с продолжающим соблюдаться фонетическим принципом литераторы Золотого века следовали классической традиции и придерживались этимологических и исторических критериев при написании слов на родном языке. В результате в XVI–XVII вв. в области орфографии сложилась весьма противоречивая ситуация (получившая название «период анархии»), характеризующаяся сосуществованием двух противоположно направленных тенденций.

В 1517 г. Небриха первым издал отдельный свод правил под названием «Reglas de orthographia en la lengua castellana», за которым последовали «Tractado de orthographia y accentos» (1531) Алехо де Венегаса, «Arte para bien leer y escribir» (1552) Андреса Флореса, «La manera de escribir en castellano» (1556) Мартина Кордеро, «Gramática castellana» (1558) Вильялона, «Ortografía castellana» (1609) Матео Алемана, «Ortografia kastellana, nueva i perfecta» (1630) Корреаса, «Culto sevillano» (1631) Хуана де Роблеса, «Breve discurso en que se modera la nueva orthographia de España» (1634) Гонсало Браво Грахеры и др., количество которых говорит само за себя.

Несмотря на многочисленные попытки, профессиональное языковое сознание не смогло выработать единую доктрину и непосредственно повлиять на общественную письменную практику.

 

Третий раздел включает две главы и посвящен описанию морфологии частей речи (корпуса частей речи и их грамматических категорий) с позиций профессионального языкового сознания XVI–XVII вв., а также в современном научном освещении.

Корпус частей речи в работах испанских авторов рассматривается в целом в соответствии со взглядами их греко-латинских предшественников, насчитывавших восемь их разновидностей, согласно «Александрийской» классификации: имя, местоимение, глагол, наречие, причастие, союз, предлог и междометие.

Испанские грамматисты не дают объяснения классификационным принципам своих типологий, ограничиваясь лишь ссылками на классическую (по преимуществу латинскую) традицию; однако, как показывает сравнительный анализ, суть, которую вкладывает каждый из них в понимание частей речи, может быть разной (о чем будет сказано ниже). Общее представление о девяти частях речи, сделанное на основе вышеперечисленных грамматик, выглядит следующим образом:

• Имя обозначает вещи и идеи и имеет категории рода, числа и падежа;
  
• Артикль является «морфемой», указывающей на род и падеж (в зависимости от автора) имени, к которому относится;
  
• Местоимение служит для замены имени;
  
• Глагол обозначает действие или его переживание (pasión), имеет категории лица и времени;
  
• Причастие сочетает в себе признаки имени (падеж, род, число) и глагола (время и способность сочетаться с дополнениями);
  
• Предлог употребляется в препозиции к имени и указывает на его падеж;
  
• Союз соединяет предложения или части речи;
  
• Наречие употребляется с глаголом, дополняя его значение;
  
• Междометие выражает состояние души.
  

Сравнение всех классификаций, представленных в грамматических трудах XVI–XVII вв., позволяет сделать вывод о том, что в них нашли свое отражение глубинные трансформации, затрагивавшие формальные и смысловые характеристики самых категориально и семантически «нагруженных» частей речи – имени существительного и глагола, а также местоимения, наречия и союза.

Категории глагола и существительного продолжали осмысляться далее согласно объективному развитию человеческой мысли. Различие в количественном составе классификаций и типологическом обозначении конкретных категориальных разновидностей имени (шесть у Небрихи и в среднем три у его последователей) свидетельствует о большей или меньшей степени приверженности традициям греко-латинской школы, сочетавшей логико-семантический и морфологический критерии. Их дальнейшее сокращение в среднем до трех (род, число, падеж) говорит о выделении более абстрактных категорий, характеризующих существительное.

Понимание рода как самой яркой в плане своей естественной соотнесенности (у существительного по своему содержанию она была бинарной) категории обнаружило тенденцию к упрощению из-за слишком большой «нагруженности» дополнительными морфологическими элементами. Единодушное мнение авторы высказывают по отношению к среднему роду, проявляющемуся при помощи артикля lo у прилагательного.

Прилагательные не обнаружили вариативности в представлении своих грамматических категорий. В грамматиках того времени нашло отражение только становление форм их сравнительной и превосходной степени.

На протяжении XVI столетия выкристаллизовалась семантика определенного артикля, в котором языковое сознание обрело средство референциальной идентификации имени существительного, трансформировав изначально пространственную указательную семантику через виртуальный дейксис и анафору в апелляцию к существующей реальности, противопоставленной виртуальной сущности. XVI в. фиксирует начальную фазу процесса, когда артикль воспринимался лишь как морфологически нагруженный элемент. Субстантивирующую роль артикля (с инфинитивом) фиксируют Небриха, Корреас и иностранные грамматисты (Алессандри, Шарпентье, Франчозини).

Выделение идеи о некоей неизвестной говорящим сущности посредством еще одной разновидности детерминатива (названного впоследствии неопределенным артиклем) уже широко применялось на практике, однако время его научного осмысления в XVI в. еще не пришло. Скорее всего неопределенный артикль воспринимался как неопределенное местоимение (именно так трактует его Корреас) – интерес Небрихи к тому, есть ли у uno форма множественного числа, говорит о том, что грамматист, видимо, уже различал uno/una и unos/unas как морфологически разные сущности.

С точки зрения профессионального описания XVI–XVII вв. местоимения демонстрируют относительное постоянство: на протяжении более чем ста лет их классификация обозначена достаточно устойчиво (личные, притяжательные, относительные и указательные). Корреас первым приводит примеры неопределенных местоимений (хотя и неполный их состав), а относительные распределяет сообразно с антецедентом (первым вводит в обиход этот термин).

Самое активное языковое творчество фиксируется в сфере отрицательных местоимений, а самый многочисленный состав – в сфере их неопределенной разновидности. Разночтения в частеречной типологии неопределенных местоимений свидетельствуют о становлении их системы.

Сфера глагола продемонстрировала наибольшее количество структурных и семантических изменений, обусловленных расширением представления о семантике, характеризации и референциальной отнесенности действия (весьма показателен факт отнесения Энкарнасьоном (1624) глаголов ser/estar к существительным исходя из их семантики). В XVI в. коллективное языковое сознание обратилось к поиску новых более экспрессивных модальных и аспектуальных форм, которые по-прежнему отталкивались бы от идеи связи с настоящим.

В работах XVI – XVII вв. семантическая сущность глагола (способного выражать как активное действие, так и пассивное переживание) сводилась к выделению данных двух ипостасей: грамматисты того времени четко представляли себе, что испанский глагол не имеет однозначной синтетической формы, закрепленной за пассивным залогом, однако не «видели» еще пассива состояния (pasiva de estado).

Большинство из авторов не претендует на полное изложение теории глагольных времен: опираясь на латинских классиков, они чаще всего сопоставляют кастильские временные формы с латинскими, добавляя (каждый на свое усмотрение) те или иные времена в парадигму индикатива или субхунтива. Диего де Энкарнасьон выделяется из общего ряда благодаря попытке теоретического осмысления времен не только исходя из их названий, но и на основе отношения обозначаемых ими действий к моменту речи. Корреас первым характеризует различие между относительными и абсолютными временами.

Современные ученые фиксируют, что происходило дальнейшее эволюционирование глагола haber в сторону десемантизации и закрепление за ним вспомогательной функции, хотя он еще не потерял своего посессивного значения. Факт ввода в обиход конструкции с глаголом haber знаменовал собой явление нового порядка: данная структура стала первой составной временной формой, за которой вскоре последовали другие ее временные вариации. Образование аналитических временных форм, по сути, отразило потребность языкового сознания в грамматическом выражении аспекта действия.

Поскольку составные формы (haber + причастие прошедшего времени) никак не укладывались в латинскую модель, авторы первых грамматик посчитали нужным рассматривать их в отдельном разделе как глагольные обороты, одновременно констатируя, что форма-субститут сохраняет то же значение, что и форма-оригинал. В то время такая «уловка» отражала естественное положение вещей, при котором латинский язык продолжал быть непререкаемым авторитетом, а составные новообразования исключались из глагольной системы в силу несоответствия латинским эталонам. В данном случае именно старый традиционный менталитет в профессиональной сфере не давал возможности сделать шаг вперед в их осмыслении как временных форм испанского глагола, несмотря на то что все чаще и чаще грамматически рассогласовывавшееся с дополнением причастие уже давно «сигнализировало» об этом. Именно эта независимость его формы и дала Небрихе возможность уже в свое время назвать его «неопределенным причастным именем» и рассматривать его как отдельную часть речи.

К середине XVII столетия в грамматической мысли полностью утвердилась семантико-синтаксическая концепция наклонения, согласно которой все модальные разновидности были объединены под общим названием «subjuntivo». Однако в сфере сослагательного модуса происходит значительная семантико-синтаксическая реорганизация (исключившая из индикатива форму на –ra и сослагательную форму будущего времени).

Самое большое формальное разнообразие демонстрирует семантика ирреальности, закрепленная как за сослагательным наклонением как передающим сугубо субъективные референции, так и за кондиционалом, причем ее доминанты приходятся на выражение вероятности/возможности и желательности действия.

В области глагольной семантики последовательно развивалось и различение признака постоянный/непостоянный на примере глаголов ser/estar, которое стало знаковым для испанского языкового сознания, уделявшего признаку постоянства/переменчивости большое значение.

Несмотря на то что наречие устойчиво интерпретировалось во всех грамматиках как глагольный модификатор, формальные показатели отнесенности слов к данной части речи еще не были выработаны полностью, что явилось следствием исторического пути кастильского языка. Различное типологическое наполнение классификаций свидетельствует об активных процессах образования некоторых разновидностей наречий и наречных выражений в то время (обновление вопросительной и отрицательной разновидности наречной системы за счет романских новообразований). Налицо эволюция графического написания наречий (-mente начало осмысляться как морфема, а не отдельное слово).

При описании предлогов авторы допускали вариативность их падежной парадигмы, свидетельствующую о еще не устоявшемся управлении существительного и глагола.

Несмотря на то, что корпус союзов остается практически одним и тем же, различные семантические классификации набора союзов явились непосредственным отражением еще не завершенного процесса их оформления и закрепления за конкретными типами сложного предложения, оттачивавшего формы выражения умозаключений и сложных суждений.

Оценивая языковые явления XVI–XVII вв. с позиций современного лингвистического знания, можно зафиксировать следующие процессы, происходящие в языковом сознании носителей испанского языка:

1. Эволюционная специфика испанского языкового сознания, выразившаяся в потребности выделять признак одушевленности в объекте (прямом дополнении) при помощи предлога а, помимо этого проявляется в феномене leísmo/loísmo/laísmo, а также в новых формах nada/nadie и algo/alguien.

2. Испанское языковое сознание не отказалось от среднего рода, который продолжал бытовать в виде абстрактной идеи у артикля, местоимения и частично у прилагательного. Его предназначение заключалось в обслуживании семантики абстракции, «оторванной» от реальной предметности существительного и мыслимой самостоятельно.

3. Варьирование местоименных форм, наблюдавшееся в тот период, можно объяснить потребностями коллективного языкового сознания, нуждавшегося в формальном заполнении семантических лакун новыми элементами (как, например, в случае с quien и quienes, alguien и nadie, nada и nunca), в указании на ставший для него приоритетным признак одушевленности/неодушевленности (явление «leísmo, laísmo, loísmo»), в дальнейшем развитии системы социального дейксиса (vos – vuestra merced) и в уточнении степени неопределенноличности/безличности («se + глагол», «uno + глагол», «hombre/omne/ome + глагол»), или же имевшей место в ту эпоху референциальной нечеткостью или синонимичностью некоторых форм (este и esse; aqueste/ este и aquesse/esse).

4. Можно выделить основные семантические сферы, в рамках которых в то время прецизировалась идея действия: аспектуальность, условность, будущность, ирреальность, неопределенноличность, постоянство/непостоянство признака. Практически все они (за исключением последней) подтверждают универсальную тенденцию развития человеческого мышления, выразившуюся в стремлении к совершенствованию форм мысли. Последняя демонстрирует национальный способ представления признаковой реальности.

5. Развитие отрицательной и неопределенной разновидностей местоимения, а также отрицательных и вопросительных наречий свидетельствует о том, что пространственно-временная и качественная характеризация действия, а также система личных, притяжательных, указательных и относительных местоимений уже устоялись. Оттачивание форм эксплицирования самой «размытой» семантики (отрицания и неопределенности объективной действительности) происходит на более поздних этапах эволюции языкового сознания.

 

Четвертый
раздел включает пять глав и посвящен исследованию синтаксиса словосочетания и предложения, представленного в трудах грамматистов XVI–XVII вв., а также в современном научном освещении; рассмотрению стилистических тенденций эпохи, представляющих испанское литературное языковое сознание XVI–XVII вв.; рассмотрению способов выражения некоторых языковых и грамматических категорий в кастильском языке классического периода; описанию последствий арабского влияния на испанское языковое сознание.

Синтаксис (как часть грамматики) и риторика (стилистика) как руководство по искусству построения фразы были разобщены в профессиональном языковом сознании Испании Золотого века. Практически отсутствующее в кастильских грамматиках XVI в. описание синтаксиса испанского языка объясняется, с одной стороны, влиянием французских и итальянских авторов, которые, будучи самыми цитируемыми в Европе, не обращали должного внимания этой сфере, а с другой – позицией самих испанских авторов, в большинстве своем относивших к грамматике орфографию и морфологию. Синтаксис понимался как функциональный акт языка, усвоенный по рождению, в отличие от стиля как формы выражения идей.

В том виде, в котором он был представлен в грамматиках, синтаксис являл собой не более чем выхолощенный остов, предназначенный для схематичного усвоения (синтаксические описания в основном сводятся в исследуемых работах к изучению глагольного и именного управления (régimen), а также правилам согласования по роду, числу и падежу у различных частей речи (concordancia)). Его живая реализация была прерогативой риторик, весьма преуспевших в деле перфекционизма, и детально развивших теорию кастильской фразы в стилистическом аспекте (известно, что в XVI в. в общей сложности 30 работ по риторике, не считая 15 трудов, посвященных искусству проповеди и пяти – эпистолярному жанру, было написано испаноязычными авторами). Подобное раздвоение языковой «личности» логично укладывалось в идеологические рамки Испании XVI в., явившей Европе, несмотря на теоретическую скудость в вопросах синтаксиса, испанскую литературу во всем ее великолепии.

Синтаксис испанского языка Золотого периода невозможно изучать в отрыве от стилистических тенденций эпохи. Сравнение нормативных языковых явлений и контрастирующих им стилистических новаций своего времени позволяет оценить степень несоответствия последних норме для того, чтобы увидеть направление дальнейшего развития языковой системы, поскольку стилистическое творчество зачастую приводит к зарождению новой синтаксической тенденции, приобретающей впоследствии статус нормы.

Синтаксическая (а следовательно, и риторическая) нормативная идеология XVI в. зиждется на вере в природную естественность двусоставной уравновешенной фразы и провозглашает своим стилистическим лозунгом принцип «естественность и избирательность средств» («naturalidad y selección») вместо общепринятого до того (в XV в.) принципа «латинизация и маньеризм выражения («cultismo y afectación»).

В первой половине XVI столетия заметной фигурой в области разрабатывания стиля кастильской фразы и изложения его принципов является Хуан де Вальдес, который провозглашает присущую народной речи естественность без искусственной манерности: краткость, ясность, простота и легкость речи без тяжеловесных излишеств, – вот его основные критерии определения хорошего литературного вкуса.

Гораздо большее влияние на умы того времени оказали изданные труды Кристобаля де Вильялона («Scholástico», примерно 1538 г.), Педро Мехии («Silva de varia lección», 1542), Алехо Венегаса («Agonía del tránsito de la muerte», 1543) и Амбросио де Моралеса («Discurso sobre la lengua castellana», 1546), в которых они сравнивают кастильский с классическими языками и признают его не менее достойным для того, чтобы обсуждать на нем самые сложные темы и излагать высокие материи (materias grandes).

Качественно новый период в идеологии литературного стиля наступает во второй половине XVI в. – с 1555 по 1585 гг., – тогда намечается новое направление в рамках общепризнанного движения испаноязычной мысли, объясняемое исключительным религиозным влиянием. Мистическая литература сознательно выходит из-под влияния принципов куртуазного стиля и предлагает свою собственную манеру изложения, характеризующуюся аскетической простотой и доходчивостью (el estilo de clara sencillez).

Однако и он перестанет быть образцовым к концу столетия, уступив дорогу новым веяниям: согласно периодизации Р. Менендеса Пидаля, – с 1585 по 1617 гг., – в поэзии опять намечается возврат к маньеризму и стилистическим излишествам, но национальная литературная норма уже ориентируется на лучшие стилистические авторитеты.

В прозаической литературе к концу XVI столетия по-прежнему явно доминирующим остается естественный стиль, максимально копирующий общеупотребительные обороты, самыми яркими представителями которого являются такие авторы, как Матео Алеман («Guzmán de Alfarache», 1599) и великий Сервантес.

В первой трети XVII столетия возвращается мода на стилистическую вычурность и пышность, что, впрочем, характерно не только для Испании, но и для всей Европы: эта эпоха продемонстрировала слияние воедино всех литературных и идеологических тенденций, отдельно проявлявшихся в течение предыдущего века, в рамках одержавшего победу направления барокко, культивировавшего совершенство формы и изысканность фразы.

Новый стиль обозначил собой поворот не только в литературной мысли, но и в общем направлении коллективной ментальности, который обозначил возврат к духовным позициям позднего Средневековья. Новая творческая генерация представила вниманию читателей капитальные прозаические и поэтические труды. Свои главные произведения пишут Лопе де Вега, Франсиско де Кеведо, Тирсо де Молина, Кальдерон, Луис де Гонгора и другие авторы.

Высокопарность и напыщенность (culteranismo) соседствуют с концептизмом (conceptista) и являются основными стлистическими направляющими в литературе. Во главу угла ставится эстетическое восприятие действительности, и этой цели подчиняются все языковые средства: латинизмы практикуются для того, чтобы избежать повседневной обыденности и придать высказыванию выскую изысканность и изящество; синтаксис изобилует латинизированными структурами и конструкциями из древнегреческого (опущение артикля, абсолютный аблатив, инфинитив с аккузативом, греческий аккузатив, аккузатив отношения и т.п.). Излюбленным приемом является транспозиция элементов словосочетания (так называемый гипербатон), принявшая практически гипертрофированные формы у Гонгоры. Строй его фразы приобретает неоправданно усложненные формы за счет многочисленных предложений, входящих в его состав, и становится доступным для очень узкого круга избранных. Несмотря на то что стиль Гонгоры являл собою необоснованную крайность, он тем не менее нашел живой отклик в литературном творчестве того периода и приветствовался многими поэтами.

Неясность смысла и намеренная завуалированность формы стали главным принципом всего барочного литературного творчества. Однако их основным инструментарием по-прежнему оставался морфосинтаксический строй кастильского языка, призванный, по мнению как культеранистов, так и концептистов в большей или меньшей степени имитировать классическую латинскую фразу, и если культеранисты придали этой фразе слишком изощренные формы, то концептисты, наоборот, добивались классической органичности в ее внешнем виде.

Примечательно, что если термин «культеранист» («culterano») появился сразу же, как только обозначилось это выходящее за рамки общепринятой стилистики направление, то слово «концептист» не было знакомо языковому сознанию того времени (оно будет зафиксировано в словарях XIX в.), что уже говорит само за себя: данное течение воспринималось как нечто обыденное и привычное, а потому не требовавшее особого названия. Несмотря на идеологическое расхождение двух течений, их практика обнаруживает сходство в выборе средств и частые интерференции у самых разных авторов.

Вторая треть XVII в. прошла под знаком творчества Бальтасара Грасиана (1601–1658), провозгласившего искусство (но не маньеризм) главным принципом создания литературного произведения и советовавшего избегать стилистической экстравагантности. Можно констатировать, что в то время синтаксис был в наименьшей степени затронут какими-либо изменениями в угоду стилистической моде.

Все вышеперечисленные теории стиля кастильского литературного языка XVI–XVII вв. в целом пользуются одним и тем же синтаксическим инструментарием, помогавшим выстраивать традиционные или же архаичные структуры в угоду стилистической моде конкретной эпохи. Знаковые фигуры того периода, каковыми были поэты и прозаики, – несмотря на явные различия своих теоретические предпосылок, – стали главными выразителями и теоретиками стилистической идеологии и законодателями строя фразы в литературе.

При этом обращает на себя внимание еще один факт: часто расцениваемые современными исследователями как нововведения ненормативные конструкции классического периода оказываются «хорошо забытыми», знакомыми еще в XV в. структурами, вышедшими впоследствии из употребления. По большей части все эти отклонения от нормативного употребления являют стилистические особенности каждого автора, оцениваемого с позиций современного языкового сознания, в то время как следует оценивать их с позиций их современников. Недаром Рамон Менендес Пидаль, характеризуя стиль Антонио де Гевары как самый вычурный и надуманный (artificioso), говорит тем не менее что это типичный стиль определенного социального круга (придворных), воспринявшего через литературу традицию, берущую начало еще у Цицерона и нашедшую в столь присущем испанскому языку красноречии благоприятную почву.

Согласно весьма распространенному в наши дни мнению, Гевара злоупотребляет риторическими приемами в речи, однако его современники находили это вполне естественным и, более того, привлекательным: его роман «Marco Aurelio Reloj de Príncipes» (1529) стал самой читаемой книгой после Библии и был переведен в 1531 г. на французский, в 1532 г. – на английский, а затем и на другие европейские языки. Письменный и разговорный стиль Гевары полностью отвечали духу своего времени, возводившему в абсолют все придворные формы речи и царившему в Испании всю первую половину XVI в.

К XVI в. все стилистические возможности кастильского синтаксиса, выражавшиеся в построении фразы, уже были полностью развиты; если бы это было не так, языковое сознание устами того же Вальдеса не смогло бы осознать равновеличия своего лингвистического достоинства в сравнении с классическими языками. При помощи средств кастильского синтаксиса можно было уже не только выразить все (здесь уместно вспомнить слова Педро Мехии, в 1542 г. сетовавшего о том, что испанцы до сих пор не решаются выражать любое суждение о самых тонких материях на своем родном языке, как, например, итальянцы), но даже больше – оформить новые (и, надо отметить, довольно высокие) стилистические запросы испаноязычного лингвокультурного сообщества, иначе Небриха не смог бы перечислить в синтаксическом разделе своей кастильской Грамматики так называемые фигуры, украшавшие или же засорявшие как ненужный балласт речь, и констатировать их бесчисленное множество, ограничившись только лишь (!) 55 самыми распространенными.

Таким образом, в первую очередь своим быстрым, если не сказать стремительным достижением высшей ступени развития кастильский синтаксис обязан доставшемуся от латыни богатому риторическому наследству. Веками практиковавшаяся традиция сделала свое дело, одарив кастильский синтаксис той же пластичностью формы, способной удовлетворить самый изысканный вкус и любую творческую потребность. Прекрасно владея синтаксическими приемами родной речи, испанские авторы благодаря знанию высокой классической (латинской и древнегреческой) поэзии и прозы сумели довести до совершенства искусство трансформации кастильской фразы и представить ее во всем великолепии.

Рассмотрение испанских классических текстов с позиций строго научного синтаксиса позволяет констатировать, что какого-либо семантически нагруженного понятия «синтаксис классического периода» в филологической литературе не существует, ибо оно высвечивает только временные рамки в исследовании языка.

Отечественная лингвистика по данной теме представлена такими именами, как Г.В. Степанов, Ю.С. Степанов, Е.М. Вольф, Р.А. Будагов, Н.Д. Арутюнова, И.А. Короленко, О.К. Васильева-Шведе, А.В. Супрун, Ю.А. Рылов, Г.Ф. Лепесская, К.В. Ламина, Е.В. Литвиненко, Н.Н. Корбозерова, Е.Б. Передерий, О.М. Мунгалова, Н.Н. Маслюченко и др., в чьих работах систематизирован богатейший теоретический материал, охватывающий самые разнообразные вопросы исторического и современного испанского синтаксиса как на уровне предложения, так и на уровне словосочетания.

Признанными авторитетами в этой области среди современных испаноязычных филологов являются V. Delmonte, I. Bosque, J.M. Lope Blanch, J.L. Girón Alconchel, F.J. Herrero Ruiz de Loizaga, M. Rueda Rueda, I. Andrés Suarez, R. Eberenz, L. Carreter, P. Carbonero Cano, G. Rojo, E. Rodríguez Sousa, T. Jiménez Juliá, A. López García, C. Rojas Nieto, J.L. Román del Cerro, J. Antonio Martínez, A. Narbona Jiménez, T. Echenique Elizondo, C. Folgar, A. Yllera, J.L. Rivarola, Concepción Company, H. Urrutia Cárdenas, M. Álvarez, E. Ridruejo и др.

Исследование синтаксиса испанского словосочетания и предложения в литературных произведениях Золотого периода позволяет сделать вывод о том, что литературная практика дала мощнейший импульс развитию в языке синтаксической сочетаемости частей речи: слово начало более ярко проявлять свои функциональные и сочетательные свойства, демонстрируя новые возможности передачи смысла.

Так, например, кастильское существительное на уровне синтагмы продемонстрировало новую грань своей сочетательной возможности, допуская употребление при себе другого субстантива в функции приложения: литераторы XVII в. (среди них особенно выделяется Кеведо) использовали эту матрицу для своей синтаксической эквилибристики (acrobacias sintácticas), как называет подобные случаи употребления Р. Лапеса: voces sirenas, juez mercadería, truxeron toros leones/ para hércules caballeros, la dama duende. В данном случае модель, служившая ранее образованию единого смысла, явилась лазейкой для синтаксической новации, наделяющей кастильское существительное способностью передавать качественную характеризацию субъекта, не прибегая к деривационным средствам.

Кроме того, в системе имени наблюдается трансформация в позиционировании качественного прилагательного по отношению к определяемому слову: испанский язык классического периода, в отличие от вульгарной латыни, теоретически уже допускал как пре-, так и постпозицию атрибутивного качественного прилагательного, которая, однако, полностью зависела от литературных вкусов конкретной эпохи и синтаксических факторов. Использование прилагательного-эпитета в препозиции по отношению к существительному (los verdes y deleitosos prados, el fresco viento, el blanco lirio) было характерно для литературных текстов и имело яркую экспрессивную окрашенность.

В текстах той эпохи отмечаются так называемые адвербиализованные прилагательные primero, pronto, claro (habla claro), прилагательные, формирующие наречные выражения (a derecho – según justicia, a menudo, a salvo, de seguro, en vano), прилагательные в абсолютных конструкциях, унаследованных из латыни как отголоски абсолютного аблатива.

Иную семантическую разновидность представляло собой прилагательное в функции обстоятельственного дополнения (adjetivo complementario circunstancial) глагола, относящееся к подлежащему, прямому или косвенному дополнению и предназначенное для конкретизации причинных, темпоральных и предельных характеристик действия. В данном случае его связь с глаголом выглядит не столь явной, как у предикативного атрибута, однако демонстрируемая им смысловая гамма столь же разнообразна.

Широкие сочетательные возможности продемонстрировал определенный артикль: его употребление начинает распространяться и на такие части речи, как вопросительные местоимения и наречия. Продолжает редко встречаться в литературных текстах первой половины XVI в. и архаичная синтагма «артикль + притяжательное местоимение», ранее необходимая испанскому языковому сознанию для того, чтобы подчеркнуть эмоциональность (por seguir al mi Jasón, возвеличивание (aquel suave estruendo del su gracioso nadar), обозначить канцеляризм (como la mi merced fuese), передать речевой оборот (a la mi fe), выдержать разговорный стиль («¿es possible que tengo en mis braços al mi caro amigo, al mi buen vezino Sancho Pança?»). Исчезновение этой формулы в испанском языке во второй половине XVI столетия представляет собой загадку. Специалисты до сих пор не могут ответить на два вопроса: «Случайно ли французский и испанский отказались, а итальянский, каталанский и португальский сохранили такие формулы?» и «Чем объясняется этот факт – структурными различиями языков или различной психологией, характером и стилем жизни конкретного языкового сообщества?»

Имеет свои особенности и использование артикля с прилагательными и причастиями: помимо основной функции презентатора конкретного имени, он может иметь и другое предназначение, зависящее от семантико-синтаксического окружения.

Употребление артикля с инфинитивами в значении глагольного имени (el morir) является общероманской тенденцией; однако испанский язык пошел дальше, распространив ее в XVI в. на придаточные вопросительные косвенной речи, а затем и на сложноподчиненные субстантивные, продемонстрировав, таким образом, новую чисто испанскую традицию соотносить с субстантивом сложные единства все более явной глагольной природы, превзойдя итальянский и повторив путь греческого языка.

Более того, испанское языковое сознание использовало элемент lo в качестве презентатора абстрагированного качества или свойства, получившего развитие в XIII–XV вв. (lo alto). К XVI столетию консолидировалось употребление с качественными прилагательными и причастиями для передачи абстрактного квалитатива; в ту же эпоху наблюдается его дальнейшее распространение на семантику образа действия за счет создания новой структуры с предлогом a, а также вовлечение в его сферу стилистического (экспрессивного) смысла; в XVII в. элемент lo распространяет свое влияние на существительные, и тогда же появляется самая необычная конструкция, сочетающая показатель среднего рода lo с согласованным с субстантивом в роде и числе адъективом (lo hermosas), в которой признак представлен как некая абстракция, в то же время согласованная с родовой и численной природой его обладателя.

В структуре глагольной системы отмечается, прежде всего, практически завершенная к середине XVII в. грамматикализация перифразы «haber + причастие прошедшего времени» и ее разграничение с конструкцией «ser + причастие прошедшего времени». Глагол haber окончательно закрепил за собой функции вспомогательного при образовании составных временных форм, в то время как глагол ser (ранее использовавшийся для тех же целей с непереходными и возвратными глаголами) стал обслуживать исключительно пассив и значительно уменьшил свое употребление в перфективных конструкциях в классический период: если у Сервантеса, Эспинеля и Лопе де Веги оно еще изредка встречается как разговорный вариант, то большинство историографов и литераторов XVII в. (Монкада, Солис, Кеведо) используют при образовании этого времени в качестве вспомогательного исключительно глагол haber. Благодаря такому функциональному разграничению стало возможным появление обоих вспомогательных глаголов в составных пассивных формах (ha sido cantado, había sido cantado), а также окончательное их размежевание при выражении пассивного залога.

Феномен существования в классическом кастильском языке большого количества перифрастических конструкций является свидетельством еще одной его особенности, заключающейся в широкой сочетаемости испанского глагола, о которой в свое время писал Амадо Алонсо (1951). Примеры глагольной сочетаемости, по его словам, являют сугубо испанскую специфику внутренней формы языка, выражающуюся в свободе и разнообразии синтаксических сочетаний кастильского, не знающего границ в референциальной креативности этой части речи. Данная особенность напрямую связана с семасиологической природой этих единиц, допустившей на протяжении истории некие трансформации и высветившей в результате неожиданно новые значения. В частности, перифразы с глаголами движения демонстрируют гениальную, по словам Алонсо, тенденцию испанского языка представлять события, действия и состояния в их внутреннем развитии.

Не все, что заключено в содержании подобных структур, подчиняется, по мнению ученого, логике и коммуникативному заданию, – в значительной степени на нем лежит отпечаток национальной психологии и эмоциональности, игры фантазии, направляемой коллективным национальным менталитетом (у Алонсо – «стилем лингвистического сообщества»).

Испанский ученый обращает внимание читателей на качественную перемену, произошедшую в восприятии причастия на рубеже Средневековья и Возрождения, когда на смену его в основном пассивному характеру, унаследованному из латыни, пришло выражение адъективного содержания, «повернувшее» общий смысл его конструкций в активное русло.

Появление субстантивированного инфинитива в арсенале частеречных средств испанского языка тоже не случайно – он не может служить заменителем отглагольного существительного, поскольку языковое сознание носителей стало различать таким образом динамическую (el trabajar hace el valer, el holgar descaer) и статическую (el trabajo) природу концептуальной сущности. Корреас, упоминая о способности испанского инфинитива сочетаться с артиклем, говорит об элегантности такого выражения: «Xuntamos articulo a los infinitivos con eleganzia…» Во все эпохи неопределенная форма глагола, имевшая при себе именной актуализатор, представляла собой особый случай, фиксируемый сознанием говорящих как нечто, не укладывающееся в традиционные рамки и требующее неординарного осмысления.

Изучение сложносочиненных и сложноподчиненных разновидностей испанского предложения позволяет констатировать, что на рубеже XV–XVI столетий в испанском уже существовали 24 разновидности сложного предложения (с сочинительной и подчинительной связью). Кастильский насчитывал к тому времени 18 типов сложноподчиненных предложений (sujetivas, agentes de pasiva, predicativas, objetivas, prepositivas, adnominales, adjetivas explicativas, adjetivas especificativas, temporales, modales, comparativas, consecutivas, causales, finales, condicionales, concesivas, locativas, de complemento indirecto), которые представляли собой свернутые логические суждения, и шесть (regentes, copulativas, adversativas, disyuntivas, distributivas, ilativas) видов сложносочиненных, которые свидетельствуют о том, что к началу XVI в. семантико-синтаксическое структурирование кастильского предложения достигло своего предела. С точки зрения логического анализа испанское сложное предложение продемонстрировало развитую способность коллективного языкового сознания выражать все известные типы умозаключений и сложных суждений, охватывающие все оттенки смысла. Семантическая компрессия представляла собой способ дальнейшего развития презентации сложных суждений и умозаключений.

При изучении грамматического строя кастильского языка классического периода нельзя не учитывать и весьма значительное в предыдущие эпохи влияние арабского менталитета, которое может объяснить некоторые, кажущиеся на первый взгляд непонятными факты общероманской истории, наиболее репрезентативно представленные на примере судьбы общероманского неопределенно-личного компонента hombre/omne/ome в кастильском языке (hombre dice в испанском/on dit во французском).

В специальной литературе высказываются два предположения касательно его исчезновения в испанском. Согласно первому из них (M. Moliner, Ch. Brown, S. Kärde, F. Carrasco, A. Ricós Vidal), одной из причин ее выхода из употребления была сильная стилистическая «привязанность», акцентированная вполне определенной социолектной маркированностью, не отвечавшей правилам хорошего тона.

В соответствии со второй версией (А. Galmés de Fuentes), данная испанская словоформа, употреблявшаяся и в местоименном значении, сохраняла тем не менее в большей степени свой субстантивный смысл, чему способствовало знание арабских соответствий слова «hombre» и что явно прослеживается во всех переведенных с арабского языка кастильских текстах. По мнению А. Гальмеса де Фуэнтеса, именно естественная тенденция арабского языка избегать любой неопределенности при детерминации агенса в конечном счете воспрепятствовала дальнейшей фонетической и смысловой трансформации в кастильском словоформы hombre/omne/ome (что произошло раньше во французском) в XIII в.

 

Заключение содержит системное представление основных выводов, сделанных в ходе исследования, важнейшими из которых являются следующие:

1. На фоне новой гуманистической идеологии раннего Возрождения ярко проявляется эмоционально-оценочный компонент языкового сознания испанского лингвокультурного сообщества. Испанское этнолингвокультурное сознание в XVI в. оперировало уже сформированными концептами чувственного восприятия, субъективных оценок, логико-понятийных, абстрактных и нравственных категорий и имело в своем распоряжении арсенал собственных понятийных матриц необходимых для осмысления языковых явлений. Лингводескрипторами испанского языкового сознания XVI–XVII вв. являются следующие адъективы: grave (степенный/солидный), breve (краткий), agudo (отточенный), antiguo (древний), el menos corrompido (наименее испорченный).

2. По отношению к произносительной норме языковое сообщество, по-видимому, руководствовалось соображениями удобства артикуляции (естественного порождения речи); образованные слои населения, кроме того, ориентировались на норму, принятую при дворе, проявляя оценочное отношение (следование принципу «buen gusto») к звучащей речи. Профессиональное языковое сознание не имело влияния на установление определенной произносительной нормы.

3. Литературное языковое сознание активно воздействовало на коллективное языковое сознание, формируя у массового читателя способность воспринимать и оценивать самый изысканный (зачастую усложненный) стиль изложения. Концепты «buen gusto», «llaneza», «escribo como hablo», «el estilo de clara sencillez», «afectación», «culteranismo» являются языковыми маркерами испанского национально-культурного сознания XVI–XVII вв.

Единственным ценностным критерием любого литературного употребления выступает его максимальная экспрессивность. В разговорной речи таковым критерием является элегантность.

4. При рассмотрении явлений испанской языковой реальности XVI–XVII вв. следует учитывать их интерпретацию профессиональным языковым сознанием соответствующей эпохи, которая передает содержание явления в конкретный исторический период. Испанское языковое сознание XVI–XVII вв. скорее всего воспринимало неопределенный артикль как неопределенное местоимение; определенный артикль у Небрихи выступает как показатель морфологических характеристик существительного и только к концу столетия будет воспринят как средство референциальной идентификации имени существительного.

5. Индивидуальное авторское (литературное) языковое сознание демонстрировало творческий потенциал испанского национального способа формулирования мысли, сочетая синтаксис кастильской фразы с латинской и греческой, благодаря чему к началу XVI в. семантико-синтаксическое структурирование кастильского предложения достигло своего предела.

6. Преференциями испанского языкового сознания XVI–XVII вв. в сфере семантико-грамматического оформления мысли можно назвать:

• преимущественное развитие форм представления признака,
  
• детальную конкретизацию действия,
  
• потребность в различении динамики и статики субстанциональной сущности,
  
• активное переосмысление пассивного по своей природе причастия прошедшего времени,
  
• различение одушевленности/неодушевленности объекта,
  
• различение постоянства/непостоянства признака,
  
• развитие семантики динамического представления признака,
  
• употребление частей речи в несвойственном им синтаксическом контексте (на примере сочетания именных актуализаторов с инфинитивом, определенного артикля с языковыми единствами самой разной природы, предлогов с прилагательными).
  

7. Рассмотрение вышеперечисленных преференций семантико-грамматического оформления мыслительного содержания на испанском языке позволяет говорить о специфике семантики и объема значения его единиц, обусловливающей своеобразие их сочетаемости.

8. Предпочтительное развитие определенной семантики и определенных структур свидетельствует о национально-маркированном способе категоризации и концептуализации действительности испанским языковым сознанием и позволяет рассматривать выявление преференций семантико-грамматического оформления мыслительного содержания как один из действенных инструментов исследования национально-культурных особенностей языкового сознания.

Система любого языка (в традиционном понимании этого термина) предстает как ментально-семиотическое образование, отражающее национально-культурные особенности языкового сознания носителей.

9. Испанское языковое сознание XVI–XVII вв. шло по пути как дальнейшей конкретизации семантики (динамика и статика субстанциональной сущности, пассив действия и пассив состояния), так и дублирования уже имеющихся форм («lo + прилагательное, согласованное с мыслимым обладателем признака» и др.) в целях экспрессивности выражения. Продемонстрированная игра формы и смысла стала возможной только на высокой ступени развития языкового сознания, отошедшего от конструкций, представляющих формальное согласование, и уже способного оценить экспрессивность по сути избыточных форм.

10. Описание языка как национального способа формирования и формулирования мысли возможно только при учете мнения носителей языка. Специалисты – носители языка могут продемонстрировать иную интерпретацию языкового явления, а следовательно, – иной способ категоризации объективной действительности, что наглядно показывает пример глагольно-адъективной предикации в испанском языке, имеющей различную трактовку в работах испаноязычных и отечественных ученых.

 

Результаты исследования позволяют подтвердить сформулированную ранее гипотезу о национально-культурной специфике проявления эмоционально-оценочной ипостаси испанского языкового сознания XVI–XVII вв. по отношению к своему языку, а также о возможности выявить четко обозначенные тенденции в дальнейшем развитии и совершенствовании испанским языковым сознанием вполне определенных форм и смыслов. Все вышесказанное позволяет констатировать, что задачи исследования решены, а цель достигнута.

Полученные в данном исследовании результаты развивают представления о национально-культурной специфике аксиологической концептосферы испанского языкового сознания в проекции на свой язык и намечают пути для дальнейших изысканий в этой области, которые возможно проводить в исторической перспективе. Испанский национальный набор культурных ценностей являет собой открытое множество, ожидающее своего детального научного описания.

Обозначенные в работе лингводескрипторы, воспринимающиеся как неотъемлемая принадлежность сознания языковой личности XVI–XVII вв., позволяют составить представление об этнообразующих началах испанского социума, набор которых может меняться на протяжении истории.

Сделанные в настоящей работе выводы могут служить основанием для дальнейших исследований испанского языка как национального способа формирования и формулирования мысли на различных этапах его истории. Исходя из того, что грамматическое оформление мысли есть важнейшая функция языкового сознания homo loquens, изучение грамматических структур испанского языка в их системном взаимоотношении является единственным способом увидеть уникальность важнейшей ипостаси испанского национального лингвокультурного сознания.

Новый ракурс данного лингвистического исследования открывает перспективы для дальнейшего постижения сущности системы классов слов в том виде, в каком они заложены в испанском языковом сознании на определенном этапе его развития, что, в конечном счете, внесет свой вклад в решение до сих пор актуальной проблемы построения частеречных классификаций различных языков.

Полученные в настоящей работе выводы можно использовать для инвентаризации способов представления в испанском языковом сознании таких понятийных категорий, как «предметность», «признаковость», «качество», «отношение» и др., что позволяет описать опыт структурирования и категоризации внешнего мира, который имеется у носителей испанского языка.

Результаты диссертационной работы могут быть использованы в контрастивных исследованиях для дальнейшего изучения построения семантических и логических форм мысли языковым сознанием носителей разных языков с целью выявления их универсальных и национально-маркированных характеристик (ЯМНКС).

Предлагаемое диссертационное исследование, вооруженное на современном этапе развития гуманитарного знания более совершенным инструментарием научного анализа, создает основу для изучения роли грамматических средств в организации вербализованного мыслительного процесса, а в конечном счете – для постижения сущности языка, а также механизма взаимосвязи и взаимодействия языка с действительностью, мышлением и сознанием, относящихся к главным теоретическим проблемам языкознания.

 

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

Монография:

 

1. Раевская М.М. Испанское языковое сознание Золотого века (XVI-XVII вв.). М.: КомКнига, 2006. 19 п.л.

 

Статьи в сборниках научных трудов и журналах:

 

2. Раевская М.М. Особенности испанской национальной идеи сквозь призму средств художественной выразительности языка // Вестник Совета молодых ученых факультета иностранных языков (лингвистика и культурология). Вып. 1. М.: МГУ, 1997. 0,5 п.л.

3. Раевская М.М. Лингвистическая интерпретация иноязычной культуры (мир глазами испанцев) // Россия и Запад: диалог культур. Мат-лы международной конференции. М.: МГУ, 2002. 0,5 п.л.

4. Раевская М.М. К вопросу о грамматических способах выражения семантики качества в испанском языке // IV Степановские чтения. Функционирование языковых единиц в аспекте национально-культурной специфики. Мат-лы конференции. М.: РУДН, 2003. 0,1 п.л.

5. Раевская М.М. Испанцы об Испании (языковая интерпретация некоторых концептов испанской культуры) // Россия и Запад: диалог культур. Мат-лы международной конференции. М.: МГУ, 2003. 0,5 п.л.

6. Раевская М.М. К вопросу о формировании испанского национального самосознания // Актуальные вопросы современной иберо-романистики. Мат-лы международной конференции. М.: МГУ, 2004. 0,2 п.л.

7. Раевская М.М. О некоторых национально-маркированных концептах испанской истории и культуры // Вестник Московского университета. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. № 4. М.: МГУ, 2004. 0,5 п.л.

8. Раевская М.М. К вопросу о формировании испанской национальной идеи // Актуальные проблемы современной иберо-романистики (лингвистика, литературоведение, культурология). М.: Гнозис, 2004. 1 п.л.

9. Раевская М.М. К истокам понятия «hispanidad» // Актуальные проблемы современной иберо-романистики. Мат-лы международной конференции. М.: МГУ, 2005. 0,2 п.л.

10. Раевская М.М. Апология родного языка как отражение умонастроения в Испании XVI века // Актуальные проблемы современной иберо-романистики (лингвистика, литературоведение, лингвокультурология, социолингвистика и психолингвистика). М.: Гнозис, 2005. 1 п.л.

11. Раевская М.М. Арабское влияние на язык и формы речи испанцев в процессе долговременного контакта двух культур // Россия и Запад: диалог культур. Мат-лы международной конференции. М.: МГУ, 2005. 0, 5 п.л.

12. Раевская М.М. Язык в ментальном пространстве – к проблеме постижения национальной логики мышления // Вестник Московского университета. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. № 1. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2006. 0,6 п.л.

13. Раевская М.М. Синтаксис и стиль в испанской литературной традиции XVI – XVII веков // Вестник Московского университета. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. № 3. М.: Изд-во Моск. ун-та, 2006. 0,8 п.л.

14. Раевская М.М. Некоторые словообразовательные преференции испанского языкового сознания Золотого века // Филологические науки. № 6. М., 2006. 0,5 п.л.

15. Раевская М.М. Категория среднего рода в испанском языковом сознании XVI- XVII вв. // Иберо-романистика в современном мире: научная парадигма и актуальные задачи. Мат-лы конференции. М.: МГУ, 2006. 0,2 п.л.

16. Раевская М.М. Придаточные обстоятельственные предложения

в испанском языке XVI-XVII вв. // Актуальные проблемы современной иберо-романистики (лингвистика, литературоведение, культурология). Мат-лы конференции. М.: Гнозис, 2006. 1 п.л.

 

Учебное пособие:

 

17. Раевская М.М. Глагольные перифразы в испанском языке. Учебное пособие. М.: МГУ, 2005. 3 п.л. (в соавторстве).