Антонио Буєро Вальехо. История одной лестницы

Антонио Буєро Вальехо. История одной лестницы
Драма в трех действиях.
(Премия Лопе де Вега 1949 года)

Перевод с испанского Александра Скромницкого.

© 1949, Антонио Буеро Бальехо
© 2005, Скромницкий А.

———

Антонио Буэро Вальехо (исп. Antonio Buero Vallejo) (Гвадалахара, Испания, 29 сентября 1916 — Мадрид, 28 апреля 2000) — испанский драматург.

В юности заинтересовавшись живописью, принял участие в Испанской Гражданской войне на стороне республиканцев, за что был посажен в тюрьму. Несмотря на это, не сдался, и когда вышел, сконцентрировался на театре, не прекращая создавать общественные и политические воззвания, что стоило ему запрета ставить некоторые из своих работ.

Критика охарактеризовала его произведения как: пьесы для символического театра, театра социальной критики, а также исторические драмы.

Член Королевской Испанский Академии с 1971. Награжден: Премия Лопе де Вега в 1949 году за пьесу «История одной лестницы», Национальная Премия Испанских Наук в 1996 и Премия Сервантеса в 1986.

Произведения

Его произведения для театра, — в хронологическом порядке поставленных премьер:

* История одной лестницы (1949)
* В пылающей тьме (1950)
* Ткущая сны (1952)
* Сигнал, которого ждут (1952)
* Почти волшебная сказка (1953)
* Рассвет (1953)
* Иренэ или сокровище (1954)
* Письма, открываемые снизу (1957)
* Сегодня – праздник (1955)
* Мечтатель для народа (1958)
* Менины (фрейлины) (1960)
* Концерт Сан Овидио (1962)
* Случай в сером (1963)
* Слуховое оконце (1967).
* Первый Акт (1967).
* Две истории доктора Вальми (1968)
* Сон разума (1970)
* Детонация (1977)
* По прибытию богов (1971),
* Основание (1974). Аллегория о свободе, и различные формы (от отрицания до борьбы) восстания против рабства.
* Ночные судьи (1979)
* Кайман (1981)
* Тайная беседа (1984)
* Пройдоха в лабиринте (1986)
* Музыка вблизи (1989)
* Ловушки случайности (1994)
* Миссия в пустое селение (1999)

———

Потому что сын позорит отца,
Дочь восстает против матери,
Невестка против тещи:
И враги человека – в его доме.

(Микеас, гл.7, стих 6)

Премьера этого произведения состоялась в Мадриде вечером 14 октября 1949 года в Театре Эспаньол, со следующим распределением ролей:

Инспектор.
Хенероса.
Пака.
Эльвира.
Донья Асунсьон.
Дон Мануэль.
Трини.
Кармина.
Фернандо.
Урбано.
Роса.
Пепе.
Сеньор Хуан.
Богато Одетый Сеньор.
Богато Одетый Юноша.
Манолин.
Кармина, дочь Кармины.
Фернандо, сын Фернандо.

Действие первое.

Пролёт лестницы с двумя площадками, в скромном жилом доме. Спускающиеся ступени к нижним этажам расположены спереди слева. Перила, которые их ограждают, очень убогие, с железной обивкой, и изгибаются, протянувшись по всей длине сцены, оканчиваясь на первой лестничной площадке. С правой стороны начинается участок из нескольких десятков ступенек. Перила отделяют его слева от проёма лестницы и справа от стены, которая врезается в угол прямо у первой ступеньки, образуя на первой площадке справа выемку с грязным боковым окном. В конце пролёта перила вновь поворачивают и оканчиваются слева, соприкасаясь со второй площадкой. На краю неё запыленная лампа под решеткой свисает прямо над проёмом пустоты лестницы. На второй площадке четыре двери: две боковых и две в центре. Различить их можем по номерам справа налево, с номерами: I, II, III и IV.

Актеры присутствуют в этом действии и последующих, чтобы оживлять мгновения времени, которые проходят. Костюмы легкие и воздушные, в стиле ретро.

(Как только поднялся занавес, видим проходящего мимо, и устало поднимающегося Инспектора по свету, несущего свой засаленный портфель. Помедлив несколько секунд, чтобы отдышаться и он стучит костяшками своих пальцев во все четыре двери. Повернулся к №1, где его уже ждала в дверях Сеньора Хенероса: бедная женщина пятидесяти пяти лет.)

Инспектор. – Свет. Две песеты. (Он протянул ей квитанцию. Дверь №3 открылась и показалась Пака, женщина где-то пятидесяти лет, толстая и с развязными манерами. Инспектор повторил, протягивая ей квитанцию) Свет. Четыре десять.
Хенероса. – (Поглядывая на квитанцию.) Боже мой! Каждый раз дороже. Как же так прожить можно-то!

(Исчезает.)

Пака. – Да, да! (Инспектору.) Это что же такое, они, что не знают ничего другого, как повышать тарифы? Эта Компания – мелочные ворюги! Им бы постыдиться высасывать кровь таким способом! (Инспектор пожимает плечами.) И еще насмехается!
Инспектор. – Я не насмехаюсь, сеньора. (Эльвире, открывшей дверь №2.) Добрый день. За свет. Шесть шестьдесят пять.

(Эльвира, хорошенькая девушка, одета, чтобы выйти на улицу, прячет квитанцию и уходит.)
Пака. – Посмеиваетесь в душе. Хорошие птички для всех Вас. Получается, как говорит мой сын Урбано: бросаем деньги в проём лестницы.
Инспектор. – Смотрите, что я Вам скажу, сеньора. И не обижайтесь.
Пака. – Жадюга!
Инспектор. – Хорошо. Вы мне будете платить или нет? Я спешу.
Пака. – Уже иду. Пользуетесь тем, что у меня нет ни кого, а вот если бы…

(Уходит, ворча. Хенероса выходит и платит Инспектору. Потом закрывает дверь. Инспектор колотит несколько раз в дверь №4, которую немедленно открывает Донья Асунсьон, сеньора в трауре, худая и изнуренная.)

Инспектор. – За свет. Три двадцать.
Донья Асунсьон. – (Выхватывая квитанцию.) Да, ясно… Добрый день. Подождите минутку, пожалуйста. Схожу внутрь…

(Исчезает. Пака выходит, бормоча под нос, пока считает монеты.)

Пака. – Вот!

(Спешно отдает их ему.)

Инспектор. – (После того, как подсчитал их). Это хорошо.
Пака. – Это очень плохо! Посмотрим, повезет ли тебе, человек, как будешь спускаться с лестницы!

(Захлопывает дверь со стуком. Выходит Эльвира.)

Эльвира. – Вот Вам, держите. (Пересчитывает мелкие монетки.) Сорок…, Пятьдесят…, шестьдесят… и пять.
Инспектор. – Это хорошо.

(Подносит палец к фуражке и направляется к апартаментам под №4.)

Эльвира. – (Внутрь квартиры.) Не выходишь, папа?

(Ждет, опираясь о косяк. Донья Асунсьон вновь выходит, деланно улыбаясь.)

Донья Асунсьон. – Сколько жаловалась на это! Меня должны были освободить. Как получилось, что после того, как я купила её, и моего сына нет…

(Дон Мануэль, отец Эльвиры, выходит одетый в дорожный костюм. Одежда их обоих указывают на более зажиточное экономическое положение, чем у остальных соседей.)

Дон Мануэль. – (Донье Асунсьон.) Добрый день. (Своей дочери.) Пошли.
Донья Асунсьон. – Добрый день! Добрый день, Эльвирита! Не заметила тебя.
Эльвира. – Добрый день, донья Асунсьон.
Инспектор. – Простите, сеньора, но я тороплюсь.
Донья Асунсьон. – Да, да… Я считаю, что сейчас время отдавать, но не могу… Не могли бы Вы придти вновь позже?
Инспектор. – Смотрите, сеньора: это уже не первый раз, когда я прихожу и…
Донья Асунсьон. – Что Вы говорите?
Инспектор. – Да. Каждый месяц та же самая история. Каждый! И я не могу ни приходить каждый час, ни платить из своего кармана. Так что, если вы не внесете плату, я вынужден буду отключить Вам газ.
Донья Асунсьон. – Но если у меня есть причина, этого достаточно! А то, что здесь нет моего сына, и…
Инспектор. – Хватит этой галиматьи! Этот его переезд лишь ширма, чтобы требовать меньших расходов, сеньора, вместо того, чтобы оплачивать и так Ваши злостные долги. Вы вынуждаете, чтобы я отключил Вам газ.

(Эльвира вполголоса говорит со своим отцом.)

Донья Асунсьон. – (Почти теряя сдержанность.) Не делайте этого, ради Бога! Я обещаю…
Инспектор. – Попросите кого-нибудь из соседей…
Дон Мануэль. – (После того, как внимательно вслушался в то, что ему прошептала его дочь.) Простите, что вмешиваюсь, сеньора.

(Отбираю у неё квитанцию.)

Донья Асунсьон. – Нет, Дон Мануэль. Не хватало ещё!
Дон Мануэль. – Разве это имеет значение! Возвратите мне, когда сможете.
Донья Асунсьон. – Правду говоря, это уж слишком.
Дон Мануэль. – Спешить не зачем, не надо спешить. (Инспектору.) Вот, возьмите.
Инспектор. – Эт хорошо. (Поднимает руку к фуражке.) До свидания.

(Исчезает.)

Дон Мануэль. – (Инспектору.) И Вам также.
Донья Асунсьон. – (Инспектору.) До свидания. Огромнейшее спасибо, Дон Мануэль. Хотя это уж чересчур…
Дон Мануэль. – (Передавая квитанцию.) С чего Вы взяли, что я Вас побеспокою? Не стоит… А Фернандо, куда он запропастился?

(Эльвира приближается и берет его за руку.)

Донья Асунсьон. – В своём писчебумажном магазине. Но он не особо-то и доволен. Жалование такое ничтожное! И это не потому, что он мне сын, а потому что он достоин совсем другого. У него столько замыслов! Хочет быть чертежником, инженером, уж это я Вам говорю! И он только и делает, что читает и думает. Всегда над кроватью склониться, обдумывая свои проекты. И пишет всякое, даже поэзию. Это так прекрасно! Уж я ему скажу, чтобы посвятил что-нибудь Эльвирите.
Эльвира. – (Смущенная.) Ну что Вы, сеньора.
Донья Асунсьон. – Ты заслуживаешь этого, дочка. (Дону Манюэлю.) И это не потому что я выдумала, а потому что Эльвирита очаровательнейшая у нас. Она гвоздика. Человек, который её уведёт…
Дон Мануэль. – Хорошо, хорошо. Не продолжайте, чтобы мне её не искушать. Скажу так, Донья Асунсьон. (Снял шляпу и подал ей руку.) Передайте привет Фернандито. До свидания.
Эльвира. – До свидания.

(Начинают уходить.)

Донья Асунсьон. – До свидания. Тысячи благодарностей… Прощайте.

(Закрывает. Дон Мануэль и его дочь начинают спускаться. Эльвира вдруг останавливается, чтобы поцеловать и импульсивно обнимает отца.)

Дон Мануэль. – Перестань, ветреница! Я из-за тебя упаду!
Эльвира. – Я так тебя люблю, папочка. Ты такой добрый!
Дон Мануэль. – Оставь свои нежности, плутовка. Что может быть глупее меня. Всегда выходит по твоему.
Эльвира. – Не называй глупостью хороший поступок… Видишь же, у бедняков никогда нет денег. Мне жаль Донью Асунсьон!
Дон Мануэль. – (Приподнимая её подбородок.) Эта её тарабарщина о Фернандито, лишь для того, чтобы склонить тебя на её сторону.
Эльвира. – Это не тарабарщина… Заметил ли ты, сколько хорошего она говорила…
Дон Мануэль. – Тарабарщина. Это она умеет делать о нём…, так сказать. Но у него ни кола ни двора. Наверняка, дочка; ты заслуживаешь себе другого.
Эльвира. – (Уже на лестничной площадке, дает ребяческий разворот) Мне не нравится, когда ты так о нём говоришь. Потом увидишь, что он далеко пойдёт. Что тут важного, что у него нет денег! К чему желать мне, папочка, богатого зятя?
Дон Мануэль. – Дочь!
Эльвира. – Слушай: я собираюсь попросить тебя об одном, очень большом одолжении.
Дон Мануэль. – Дочь моя, ты меня нисколько не уважаешь.
Эльвира. – Но я же тебя люблю, люблю так сильно. Ты мне сделаешь такое одолжение?
Дон Мануэль. – Зависит…
Эльвира. – Нет! Скажи, что сделаешь?
Дон Мануэль. – О чём речь пойдет?
Эльвира. – Это очень просто, папа. Тебе не богатый зять нужен, а предприимчивый молодой человек, который занимается делом. Ну и ты заберешь Фернандо из его писчебумажного магазина, устроишь его на работу – с хорошей зарплатой! – в свою фирму. (Пауза.) Сделаешь?
Дон Мануэль. – Но, Эльвира, а если Фернандо не захочет? И, кроме того…
Эльвира. – Нет! (Закрывая уши.) Я ничего не слышу!
Дон Мануэль. – Доченька, ведь я твой отец!
Эльвира. – Ничего не слышу-у!
Дон Мануэль. – (Оттягивая её руки от ушей.) Этот Фернандо скрутит вам в бараний рог кого угодно, потому что он самый смелый парень в этом доме. Но я ему не доверяю. Ты предлагаешь такое, что не принимаешь во внимание…
Эльвира. – Сделай свою часть, а я возьмусь за свою…
Дон Мануэль. – Дочь!

(Она рассмеялась. Взяла за руку отца и притянула его, ласково. Спускаются. Пауза. Трини – симпатичная девушка из квартиры №3 с бутылкой в руке, внимательно вслушиваясь в то, что говорит Пака.)

Пака. – (Изнутри.) Купи красное! Ты же знаешь, твой отец не любит белого.
Трини. – Хорошо, мама.

(Закрывает дверь и направляется к лестнице. Хенероса выходит из №1, в руках также бутылка.)

Хенероса. – Привет, Трини!
Трини. – Здравствуйте, сеньора Хенероса. За вином?

(Спускаются вместе.)

Хенероса. – Да. И в молочный.
Трини. – А Кармина?
Хенероса. – Убирает комнату.
Трини. – Вам уже известно о повышении цен за свет?
Хенероса. – Молчи, дочь! Не говори мне! Если бы это было только за свет… А молоко? А картофель?
Трини. – (Доверительно.) Знаете, что донья Асунсьон не могла сегодня заплатить инспектору?
Хенероса. – Серьёзно?
Трини. – Это мне сказала моя мать, которая сама слышала. За неё это сделал Дон Мануэль. Так как дочка его бредит Фернандито…
Хенероса. – Этот бездельник очень симпатичный.
Трини. – А Эльвирита большая хитрица.
Хенероса. – Нет. Она избалованное дитя…
Трини. – Нет. Коварная хитрица…

(Спускаются вниз, болтая. Пауза. Кармина выходит из №1. превосходная девушка скромной внешности и бедно одетая. В руке несёт фартук и бидон для молока.)

Кармина. – (Взглянув в пропасть между лестницами.) Мама! Забыла дать бидон! Мама!

(С выражением досады сбросила с себя передник, кинула его вперёд и скрылась. Спускается по площадке, в то время как тихо открывается дверь №4 и появляется Фернандо, который смотрит на неё и закрывает дверь бесшумно. Она торопливо спускается, не видя его, и уходит со сцены. Он опирается на перила и следит за тем, как девушка спускается по лестнице. Фернандо, и в самом деле, парень очень привлекательный. Одет в черные брюки, и он только в рубашке, без пиджака. Дверь №4 вновь открывается. Донья Асунсьон. Подглядывает за своим сыном.)

Донья Асунсьон. – Что делаешь?
Фернандо. – (Жестко.) Уж видишь!
Донья Асунсьон. – (Послушно.) Ты сердишься?
Фернандо. – Нет.
Донья Асунсьон. – Ты за чем-то шел в писчебумажный магазин?
Фернандо. – Нет.
Донья Асунсьон. – Почему ты не идешь сегодня?
Фернандо. – Потому что нет.

(Пауза.)

Донья Асунсьон. – Я тебе говорила, что отец Эльвиры за нас заплатил по счету за свет?
Фернандо. – (Поворачиваясь к матери.) Да! Ты мне это уже говорила! (Подходя к ней.) Оставь меня в покое!
Донья Асунсьон. – Сын!
Фернандо. – Что за несвоевременность! Кажется, что ты наслаждаешься тем, что напоминаешь мне о нашей бедности!
Донья Асунсьон. – Но, сын!
Фернандо. (Отталкивая её, захлопывая дверь.) Хватит, хватит, убирайся назад!

(С вздохом досады, снова прислонился к обивке перил. Пауза. Урбано заходит на первую площадку. Одет в синий костюм. Парень крепкий и смуглый, лицо грубое, но выразительное: пролетарий. Фернандо смотрит на его передвижение молча. Урбано начинает подниматься по лестнице и не спешить увидеть того.)

Урбано. – Привет. Ты что здесь делаешь?
Фернандо. – Привет, Урбано. Ничего.
Урбано. – У тебя сердитое лицо.
Фернандо. – Ничего подобного.
Урбано. – Спустись в «забегаловку». (Показывая на проём у окна.) Угощайся сигарой. (Пауза.) Спускайся, дружище! (Фернандо начинает неспешно спускаться.) С тобой что-то случилось. (Вытаскивает портсигар.) Не могу ли узнать?
Фернандо. – (Остановившись.) Ничего, то же что и всегда. (Прислоняется к стене «забегаловки». В тоже время оба делают сигаретки.) Как я уже сыт по горло всем этим!
Урбано. – (Посмеиваясь.) Это уже слишком старо. Полагаю, что с тобой случилось что-то другое.
Фернандо. – Можешь смеяться себе. Но я тебя уверяю, что не знаю, как еще сдерживаюсь. (Короткая пауза.) В конце концов, о чем говорить! Что у тебя на фабрике?
Урбано. – Много всякого! С последней забастовки металлургов народ поспешно объединяется в профсоюзы. Посмотрим, когда за нами последуют служащие.
Фернандо. – Эти вещи меня не интересуют.
Урбано. – Потому что ты дурак. Тебе неизвестно даже то, что берешь из стольких прочитанных книг.
Фернандо. – Ты хочешь мне сказать, что вы извлекаете гораздо больше из них?
Урбано. – Фернандо, ты неудачник. И тем хуже, что ты этого не понимаешь. Бедные черти, такие как мы, никогда не достигнем лучшего в жизни без взаимопомощи. А ею является профсоюз. Солидарность! Это наше слово. И было бы твоим, если бы ты уразумел то, что ты только торгаш. Но такие как ты думают, что вы маркизы!
Фернандо. – Ничего я не думаю. Хочу только подняться. Понял? ПОДНЯТЬСЯ! И оставить всю эту мерзость, в которой живём.
Урбано. – A остальным пусть будут страдания.
Фернандо. – А какое мне дело до остальных? Никто ни для кого ничего не делает. И вы вступаете в профсоюз, потому что не в силах вырваться, для того чтобы подняться самим. Но этот путь не для меня. Я знаю, что смогу преуспеть и преуспею один.
Урбано. – Позволишь мне разок посмеяться?
Фернандо. – Делай, как тебе вздумается.
Урбано. – (Улыбаясь.) Слушай, разиня. Чтобы преуспеть одному, как ты говоришь, ты должен будешь работать все дни по десять часов в писчебумажном магазине; никогда не сможешь отлучиться, как делаешь это сегодня…
Фернандо. – С чего ты это взял?
Урбано. – Потому как это написано у тебя на лице, болван! И позволь мне продолжить. Ты не сможешь забросить дела, ни чтобы состряпать стишки, ни повитать в облаках; будешь искать особую работу, чтобы возместить свой бюджет и будешь ложиться в три часа ночи, довольный тем, что освободился для сна и от денег. И ты вынужден будешь избавляться от всего этого, потому что это делает даже сорока, выхватывая времечко для еды, одежды, табака… И когда, вкалывая, таким образом, пройдет много лет, испробовав разных занятий и разыскивая пути-дороги, закончишь тем, что увижу тебя, умоляющего какую-либо жалкую должность для того, чтобы не подохнуть с голоду… Ты ленив для такой жизни.
Фернандо. – Еще посмотрим. С этого самого утра…
Урбано. – (Смеется.) Всегда с этого утра. Почему ты не сделал это со вчерашнего дня или с месяц назад? (Краткая пауза.) Потому что не можешь. Потому что ты выдумщик. И лодырь! (Фернандо смотрит на него мрачно, еле сдерживаясь, и сдвинулся, чтобы уйти.) Буду ждать, дружище! Не сердись. Всё это я говорил тебе как друг.

(Пауза.)

Фернандо. – (Очень устало и чуть пренебрежительно.) Знаешь, что я тебе скажу? Время покажет. И оно всё расставит по местам. (Урбано наблюдает за ним.) Да, расставит этак через … лет десять, например. Посмотрим, что потом будет, кто достигнет большего: ты ли со своим профсоюзом или я со своими планами.
Урбано. – Уж я то знаю, что не буду добиваться многого; а ты и подавно. Если я добьюсь, то добьемся вместе. Но очень возможно, что через десять лет мы будем продолжать подниматься по этой лестнице и курить в этой «забегаловке».
Фернандо. – Я нет. (Пауза.) Еще, спорно, десять лет не мало ли…

(Пауза.)

Урбано. – (Смеясь.) Посмотрим! Кажется, ты не очень уверен.
Фернандо. – Нет, не это, Урбано. A то, что я боюсь времени! То, что заставляет меня очень страдать. Посмотри, как проходят дни, годы…, ничего ж не меняется. Да совсем недавно, были мы, ты и я, два молокососа, которые приходили сюда курить, тайком, первые сигареты… И уже прошло десять лет! Мы выросли, не заметив этого, поднимаясь и спускаясь по лестнице, вертясь всегда среди родителей, которые нами не занимались; среди соседей, которые злословили о нас и о которых злословили мы… Выискивая тысячи средств и терпя унижения, что быть способным заплатить за квартиру, за свет… и за картошку. (Пауза.) А завтра, или через десять лет, которые могут пролететь как один день, как сплыли совсем недавние… – разве не ужасно продолжать так! Подниматься и спускаться по лестнице, такой лестнице, которая не ведет ни в какое место; делая долги по счетам, питая отвращение к своей работе…, теряя день за днем… (Пауза.) И ради этого терять своё здоровье.
Урбано. – И что ты будешь делать?
Фернандо. – Не знаю. Но я сделаю что-нибудь.
Урбано. – И хочешь сделать это один?
Фернандо. – Один.
Урбано. – Совершенно?

(Пауза.)

Фернандо. – Разумеется.
Урбано. – Тогда я дам тебе совет. Даже не надейся. Нам всегда необходимо, чтобы возле нас были другие. Ты не сможешь бороться сам, не истощаясь.
Фернандо. – Ты снова собираешься заговорить о профсоюзе?
Урбано. – Нет. Хочу тебе сказать что, если ты действительно будешь бороться, чтобы избежать упадка духа, тебе необходимо будет…

(Помедлил.)

Фернандо. – Что?
Урбано. – Женщина.
Фернандо. – Это не проблема. Знаешь, что…
Урбано. – Знаю, что ты отличный парень с хорошими данными. И это тебе вредит; Ты слишком хороший парень. Вот чего тебе недостает, по правде говоря, так это оставить все свои помолвки и ухаживания. (Пауза.) Занялся бы чем-то, чтоб мы не болтали от этом… Поскольку, если тебе или мне нравится Фуланита, скажем друг другу об этом сразу. (Пауза.) Нет ничего серьёзного сейчас?
Фернандо. – (Сдержано.) Могло бы быть.
Урбано. – Ты не будешь общаться с моей сестрой, верно?
Фернандо. – С твоей сестрой? С какой?
Урбано. – С Трини.
Фернандо. – Нет, нет.
Урбано. – Ну и о Росите речи быть не может.
Фернандо. – Не будет.

(Пауза.)

Урбано. – Потому что не верю, что бы дочь сеньоры Хенеросы привлекала твоё внимание. (Пауза. Искоса смотрит, с беспокойством.) Или это она? Кармина?

(Пауза.)

Фернандо. – Нет.
Урбано. – (Смеется и хлопает его по плечу.) Это хорошо, дружище! Больше приставать не стану! Уж мне то скажешь, когда захочешь. Еще сигару?
Фернандо. – Нет. (Короткая пауза.) Кто-то подымается.

(Смотрят в проём.)

Урбано. – Это моя сестра.

(Появляется Роса, женщина молодая, красивая и вызывающая. Подходя к ним, пренебрежительно здоровается с обоими, не останавливается, и начинает подниматься на лестничную площадку.)

Роса. – Привет, мальчики.
Фернандо. – Привет, Роса.
Урбано. – Уже достаточно послонялась по улицам?
Роса. – (Останавливаясь.) Я не слонялась! И к тому же это тебя не касается.
Урбано. – В один из дней я надаю затрещин кому-нибудь!
Роса. – Какой смельчак! В таком случае позаботься о своих зубах.

(Поднимается. Урбано ошеломлен её наглостью. Фернандо смеется и подзывает её к себе. Прежде чем он позвал, Роса уже у двери №3, открывается №1 и выходит Пепе. Брату Кармины стукнуло лет тридцать и он наглый спесивый проходимец. Она поворачивается и смотрит, очень довольная. Он собирается заговорить, но она делает ему знаки о том, чтобы помалкивал и показала на «забегаловку», где находились два паренька, для него не заметные. Пепе жестами приглашает её потанцевать после всего этого, на что она соглашается не скрывая своей радости. За этой экспрессивной мимикой их обнаруживает Пака, открывшая внезапно дверь.)

Пака. – Милое представление! (Разъяренная, загоняет свою дочь.) Зайди, негодница! Я тебе покажу развлечения!

(Фернандо и Урбано показываются.)

Роса. – Не давите на меня! Вы не имеете права дурно со мной обращаться!
Пака. – Я не имею права?
Роса. – Да, сеньора! Я совершеннолетняя!
Пака. – А кто тебя содержит? Проститутка, самая что ни на есть проститутка!
Роса. – Не оскорбляйте!
Пака. – (Набрасываясь на неё с ударом.) Ступай домой! (К Пепе, который предпочел с самого начала спуститься на пару ступенек ниже.) И ты, мерзкий развратник! Если еще раз увижу тебя с моей девочкой, я тебе раскрою голову сковородкой! Попомни мои слова!
Пепе. – Уж буду поменьше.
Пака. – А ну давай, жми отсюда! Мотай на улицу!

(Закрывает дверь с яростью. Пепе спускается, усмехаясь высокомерно. Собирается пройти дальше, но Урбано задерживает его за рукав.)

Урбано. – Не торопись.
Пепе. – (Оборачиваясь со злостью.) Отлично! Двое против одного!
Фернандо. – (Быстро.) Нет, нет, Пепе. (Лакейской улыбочкой.) Я не вмешиваюсь; это не моё дело.
Урбано. – Зато моё.
Пепе. – Хорошо, пусти. Чего надо?
Урбано. – (Подавляя свой гнев и не отпуская Пепе.) Я тебе хотел только сказать, что если глупость моей сестры тебе не знакома, то я тебе скажу. Что если она не желает верить, что с тобой жили Луиса и Пили, а после того ты их бросил, то мне это известно наверняка. И еще раз увижу с Росой, я тебе клянусь твоей матушкой, что вышвырну тебя в эту лестничную пропасть! (Тот усиленно вырывается.) Можешь катиться теперь отсюда.

(Поворачивается спиной к Пепе.)

Пепе. – Хорошо, будет по твоему. Сопляки! (Разглаживая рукав.) Да такие как вы не поднимут горсточки земли, а еще хотят мерятся силами с другими! Если не смотреть на…

(Урбано не обращает на того внимания. Фернандо вмешивается, как примиритель.)

Фернандо. – Оставь его, Пепе. Ты не… злись. Лучше, если ты уйдешь.
Пепе. – Да. Будет лучше. (Начинает спускаться и оборачивается.) Жалкие сопляки, думаете нагнали на меня страху… (Спускается, не переставая выражаться свое негодование.) Однажды я не сдержусь, чтобы отвесить пару ударов и я ему покажу, с кем он связался.
Фернандо. – Не знаю, почему тебе нравится столько кричать и угрожать.
Урбано. – (Решительно.) Это как пожелаешь. Мне также не нравится, что ты мне показываешь столько любезности с таким наглецом как этот.
Фернандо. – Предпочитаю это, чем угрозы, которые не исполняться.
Урбано. – Которые не выполнимы?
Фернандо. – Которые не будут осуществлены! Никого ты никогда не бросишь в этот лестничный проём. Ты до сих пор не понял, что сам-то существо безобидное?

(Пауза.)

Урбано. – Не знаю, как мы ладим друг с другом, если постоянно спорим! Я пойду есть. Пока!
Фернандо. – (Довольный своим маленьким реваншем.) До встречи, профсоюзовец!

(Урбано поднимается и стучит в дверь №3. Пака открывает.)

Пака. – Привет, сынок. Голоден?
Урбано. – Как волк!

(Входит и закрывает дверь. Фернандо откидывается на перила и смотрит в пропасть. С внезапным выражением досады он возвращается в «забегаловку» и смотрит в окно, делая вид, что отдыхает. Пауза. Дон Мануэль и Эльвира поднимаются. Она сжимает руку отца в то время, как смотрит на Фернандо. На мгновение останавливаются; Потом опять продолжают подниматься.)

Дон Мануэль. – (Лукаво посматривая на Эльвиру, которая очень взволнована.) Привет, Фернандито.
Фернандо. – (С неохотой поворачивается. Не глядя на Эльвиру.) Здравствуйте.
Дон Мануэль. – Вернулся с работы?
Фернандо. – (Нерешительно.) Да, сеньор.
Дон Мануэль. – Это хорошо, молодой человек. (Намеревается идти дальше, но Эльвира упорно задерживается, намекая ему, чтобы сейчас переговорил с Фернандо. С неохотой отец, в конце концов, соглашается.) Скоро я должен буду сказать тебе о важном делах.
Фернандо. – Как Вам будет угодно.
Дон Мануэль. – Хорошо, хорошо. Не будем спешить; я сообщу. До встречи. Привет матери.
Фернандо. – Большое спасибо. Вашим всего наилучшего. (Поднимаются. Эльвира быстро обернулась, чтобы посмотреть на него. Тот повернут спиной. Дон Мануэль открывает ключем дверь №2 и они входят. Фернандо делает недоброе выражение лица и опирается на перила. Пауза. Поднимается Хенероса. Фернандо здоровается с ней, сильно улыбаясь.) Добрый день.
Хенероса. – Привет, сынок. Кушать хочешь?
Фернандо. – Спасибо, не помешало бы. А сеньор Грегорио?
Хенероса. – Очень рассержен, сынок. Как ушел на пенсию по возрасту… И вот что он говорит: «Разве заслужил того человек, чтобы, перестав заниматься делами – управляя трамваем на протяжении 50 лет, – чтобы потом его выбрасывали на улицу?» А если бы ему дали хорошую пенсию… Но эта нищета, одна нищета. А для моего Пепе ему нечего дать на дальнейшее существование! (Пауза.) Что за жизнь! Как мы дальше протянем, не знаю.
Фернандо. – Ваша правда. Не так плохо, что Кармина…
Хенероса. – Кармина – наша единственная радость. Она добрая, трудолюбивая, честная… Если бы мой Пепе был как она…
Фернандо. – Это мало меня касается, но я полагаю, что Кармина Вас искала раньше.
Хенероса. – Да. Она забыла мне дать бидон для молока. Я ее уже видела. Сейчас она поднимется. До встречи, родненький.
Фернандо. – До встречи.

(Хенероса поднимается, открывает свою дверь и заходит. Пауза. Эльвира бесшумно выходит на лестничную площадку, оставляя свою дверь приоткрытой. Опирается на перила. Он притворяется, что не видит её. Она зовет его сверху через проём.)

Эльвира.- Фернандо.
Фернандо. – Привет!
Эльвира. – Не мог бы составить мне компанию, я собираюсь купить книгу? Я должна решить одно правило и думала, что ты очень хорошо поможешь мне с выбором.
Фернандо. – Не знаю, смогу ли.

(Пауза.)

Эльвира. – Постарайся, ну, пожалуйста. Без тебя я не знаю, как это сделать. Мне нужно сделать это на завтра.
Фернандо. – Несмотря на это, не могу тебе ничего обещать. (У неё на лице выражается досада.) Лучше скажу: почти уверен, что не можешь рассчитывать на меня.

(Продолжает смотреть в пропасть.)

Эльвира. – (Расстроенная и усмехающаяся.) Как нос-то задрал! (Пауза.) Посмотри на меня, хоть немножко. Не думаю, что стоит больших усилий посмотреть на меня… (Пауза.) Ну?
Фернандо. – (Поднимая глаза.) Что?
Эльвира. – Но, ты меня не слушал? Или ты не желаешь знать, что я тебе говорю?
Фернандо. – (Поворачиваясь к ней спиной.) Оставь меня в покое.
Эльвира.- (Обиженная.) Ах! Тебе легко обидеть любого! Это очень просто… и жестоко обидеть любого! Ты пользуешься тем, что тебя высоко ценят, чтобы отвечать оскорблениями…, но может статься…
Фернандо. – (Разъяренный.) Ответь за свои слова!
Эльвира. – Легко заноситься и презирать, того, кого любишь, того, кто помогал нам… Того, кто помогает нам… Это легко, забыть обо всем этом…
Фернандо. – (Распаляясь.) Как ты смеешь упрекать меня в своей неотесанности? Терпеть тебя не могу! Убирайся!
Эльвира. – (Раскаявшаяся.) Фернандо, прости меня, ради Бога. Это…
Фернандо. – Убирайся! Я не выношу тебя! Терпеть не могу твою помощь и твою глупость. Убирайся! (Она ушла, пятясь, очень потрясенная. Уходит, заплаканная и не могущая сдержать свои нервы. Фернандо, также очень расстроенный, достает сигару. В тоже время бросая спичку:) Какой позор!

(Возвращается в «забегаловку». Пауза. Пака выходит из своей квартиры и стучит в дверь №1. Открывает Хенероса.)

Пака. – Не могли бы Вы дать мне немножко соли.
Хенероса. – Мелкой или крупной?
Пака. – Крупной. Это для жаркого. (Хенероса исчезает. Пака громче.) Горсточку, не больше… (Хенероса возвращается с пакетом.) Спасибо, дорогая.
Хенероса. – Не за что.
Пака. – Сколько за свет заплатила в этом месяце?
Хенероса. – Два шестьдесят. Бред! И это притом, что старалась использовать как можно меньше… Но никогда у меня не выходило на две песеты.
Пака. – Не стони. Я заплатила 4,10.
Хенероса. – У вас квартира побольше, чем у нас.
Пака. – И что! В моей спальне свет вообще никогда не зажигается. Хуан и я ложимся спать в темноте. В нашем возрасте, чтобы это делать, свет…
Хенероса. – Иисусе!!
Пака. – Я что-то плохое сказала?
Хенероса. – (Чуть посмеиваясь.) Нет, дорогая; но… ты такое скажешь своим ртом, Пака!
Пака. – А для чего нам рот, а? Чтобы использовать его.
Хенероса. – Чтобы использовать его хорошо, родная.
Пака. – Я никого не оскорбила.
Хенероса. – И всё же…
Пака. – Смотри, Хенероса: у тебя очень мало решимости. Да! Ни чтобы грубить, ни чтобы злословить.
Хенероса. – Да простит меня Господь. Еще не хватало злословить.
Пака. – Это же соль жизни! (Таинственно.) Кстати: знаете, что Дон Мануэль заплатил за свет Донье Асунсьон?

(Фернандо, с нарастающим выражением недовольства, не говоря ни слова.)

Хенероса. – Мне уже Трини говорила.
Пака. – Черт бы побрал эту Трини! Уж могла бы попридержать язык! (Меняя тон.) И, по-моему, это именно Эльвира попросила своего отца об этом.
Хенероса. – Уже не в первый раз, как они помогают им.
Пака. – Но кто спровоцировал на такое, так это была Донья Асунсьон.
Хенероса. – Она?
Пака. – Конечно! (Имитируя голос.) «Чувствую, инспектор, что не смогу сейчас. Здравствуйте, Дон Мануэль! Боже мой, инспектор, не могу! Привет, Эльвирита, какая ты красивая!» Разве не нахально она попросила таким способом!
Хенероса. – Вы очень плохо думаете о других.
Пака. – Плохо думаю? Осуждаю ли я! Что сделает женщина, такая как она, с семьюдесятью пятью песетами пенсии и сыном, который и пальцем не пошевелит?
Хенероса. – Фернандо работает.
Пака. – И что получает? Гроши! На уголь, на еду и квартиру у них всё и расходуется. Кроме того, ему уменьшат за много дней зарплату. И, возможно, он бросит писчебумажный магазин.
Хенероса. – Бедный мальчик. Почему?
Пака. – Потому что он никогда туда не ходит. По-моему, ему только нужно подцепить Эльвириту… и деньги её отца.
Хенероса. – Не будет ли наоборот?
Пака. – Еще как будет! Этот малый знает много тактик, как её заставить в себя влюбить. Например, его красота! Поскольку она у него есть, этого у него не отнимешь.
Хенероса. – (Высовывается в пролёт лестницы и поворачивается.) И Кармина не вернулась… Послушай, Пака: это правда, что у Дона Мануэля водятся деньжата?
Пака. – Родная, знали бы Вы, что он был чиновником. Но в конторе, которую он возглавил, он богатеет день ото дня. Как иметь столько отношений и знать столько уловок…
Хенероса. – А контора, что она из себя представляет?
Пака. – Извлечение деньжат. Для получения сертификатов, разрешений… Бизнес! Хорошо, мне пора, уже поздновато. (Собирается идти, но останавливается.) А сеньор Грегорио, как у него дела?
Хенероса. – Очень огорчен, бедняга. Когда его уволили по возрасту… И знаешь, что он говорит: «Разве заслужил того человек, чтобы, перестав заниматься делами – управляя трамваем на протяжении 50 лет, – чтобы потом его выбрасывали на улицу?» А пенсия это одно несчастье, Пака. Уж поверьте. Что за жизнь, Боже мой! Как мы дальше протянем, не знаю. А мой Пепе ничем не помогает…
Пака. – Твой Пепе – проходимец. Прости, что говорю тебе об этом, но ты и сама знаешь. Я ему раньше говорила, что не желаю видеть его снова со своей Росой.
Хенероса. – (Стыдливо соглашаясь.) Вы правы. Мой бедный сыночек!
Пака. – Бедный? Как Росита. И эта туда же! Я не жалела усилий. Бедные мы, Хенероса, бедные мы! За что нам это наказание? Знаете?
Хенероса. – Мы только и делаем, что терпим от них…
Пака. – Да. Терпим и ничего больше. Что за мерзкая жизнь! До встречи, Хенероса. И спасибо.
Хенероса. – До встречи.

(Обе исчезают и закрывают двери. Фернандо, подавленный, поднимается, чтобы прислонится к перилам. Пауза. Вдруг выпрямляется и ждет, лицом к публике. Кармина поднимается с бидоном. Их взгляды пересекаются. Она пытается пройти с опущенными глазами. Фернандо задерживает её за руку.)

Фернандо. – Кармина.
Кармина. – Оставьте меня…
Фернандо. – Нет, Кармина. Ты постоянно от меня убегаешь, но на этот раз должна меня выслушать.
Кармина. – Пожалуйста, Фернандо… Отпустите!
Фернандо. – Когда мы были маленькими, мы обращались друг к другу на «ты»… Почему ты ко мне сейчас не на «ты»? (Пауза.) Уже не помнишь с какого времени? Я был твоим женихом и ты была моей невестой… Моей невестой… И мы сидели здесь (Показывая на ступеньки), на этой ступеньке, утомленные игрой…, продолжали играть в жениха и невесту.
Кармина. – Замолчите.
Фернандо. – Тогда ты ко мне была на «ты» и любила меня.
Кармина. – Была ребенком… Я уже не помню.
Фернандо. – Ты была прелестной девочкой. И ты такая сейчас. И не могла забыть. Я ведь не забыл! Кармина, то время – единственное чудесное воспоминание, оставшееся среди той мерзости в который мы живем. И я любил говорить… что ты всегда… существовала ради меня.
Кармина. – Не издевайтесь надо мной!
Фернандо. – Я тебе клянусь!
Кармина. – А всем… тем, с кем ты гулял и… целовался?
Фернандо. – Ты права. Понимаю, что ты мне не веришь. Но… Это трудно объяснить. Тебе как раз я не мог ни сказать, ни поцеловать тебя… Потому что я тебя любил, любил, любил!!
Кармина. – Я не могу тебе поверить.

(Намереваясь уйти.)

Фернандо. – Нет, нет. Я умоляю тебя. Не уходи. Мне нужно тебе кое-что сказать… и чтобы ты мне поверила. Подойди. (Подводит её к первой ступеньке.) Как тогда.

(С небольшим усилием заставляет её присесть напротив стены и садиться сам рядом. Она убирает молочный бидон и ставит его рядом с ним. Хватает его руку.)

Кармина. – Если нас заметят?
Фернандо. – Что нам за дело! Кармина, пожалуйста, поверь мне. Я не могу жить без тебя. Я отчаялся. Меня душит окружающая нас неотесанность. Необходимо, чтобы ты меня любила и утешала. Если ты мне не поможешь, я не смогу вырваться из этого, выбиться в люди.
Кармина. – Почему ты не просишь об этом Эльвиру?

(Пауза. Смотрит на неё, взволнованный и радостный.)

Фернандо. – Ты любишь меня! Я знал! Должна была любить! (Поднимает её голову. Она непроизвольно улыбается.) Кармина, моя Кармина!

(Собирается поцеловать её, но она останавливает его.)

Кармина. – А Эльвира?
Фернандо. – Я её ненавижу! Хочет поймать меня на свои деньги. Видеть её не могу!
Кармина. – (С деланным смехом.) Я тоже!

(Смеются, счастливые.)

Фернандо. – А теперь я тебя должен спросить: а Урбано?
Кармина. – Он добрым малый! Я с ума по нему схожу! (Фернандо хмурится.) Дурак!
Фернандо. – (Обнимая её за талию.) Кармина, с завтрашнего дня я буду работать упорно для тебя. Хочу выбраться из этой нищеты, из этой грязной обстановки. Вырваться и тебя захватить. Навсегда оставить сплетни и ссоры между соседями… Покончить с печальной недостачей денег, с милостями, обжигающими словно пощечины, с родителями, обижающими нас из-за своей тупости и рабской бестолковой любви…
Кармина. – (Упрекая.) Фернандо!
Фернандо. – Да. Покончить со всем этим. Ты поможешь мне! Слушай: я собираюсь много учиться, понимаешь? Много. Для начала я буду чертежником. Это просто! За год… Как только я заработаю достаточно, я буду учиться на техника. Три года. Через четыре года буду добиваться места техника у всех архитекторов. Заработаю кучу денег. К тому времени ты уже будешь моей женушкой, и мы будем жить в другом квартале, на чистом и тихом этаже. Я буду продолжать учиться. Знаешь на кого? Может к тому времени меня сделают инженером. И как совершенно неуместное всему тому, чем я буду заниматься, опубликую книгу поэзии, книгу, которая будет иметь огромный успех…
Кармина. – (Которая слушала его восхищенно.) Какие счастливые мы будем!
Фернандо. – Кармина!

(Он наклонился, чтобы поцеловать её, ударил ногой по бидону с молоком, который падает с шумом и грохотом, выплескивая молоко. Трясущиеся, оба поднимаются и смотрят, полные ужаса, на огромное белое пятно на земле.)

Занавес.
Конец первого действия.

Действие Второе.

Почти незаметно прошло десять лет: лестница продолжает оставаться грязной и жалкой, двери без звонков, стекла в окне немыты.

(В начале действия на сцене находятся Хенероса, Кармина, Пака, Трини и сеньор Хуан. Этот последний – высокий и худой старик, внешность донкихотствующая, отрастивший анахроничные вялые усики. Прошедшее время отразилось на всех: Пака и Хенероса сильно постарели. Трини уже взрослая женщина, хотя стройная, статная. Кармина всё еще сохранила свою красоту: красоту, начинающую увядать. Все продолжают носить бедную одежду, хотя современную. Двери №1 и №3 открыты настежь. Двери №2 и №4 закрыты. Все представленные опираются на перила, поглядывая в пустоту лестничного проёма. Хенероса и Кармина плачут; дочь обхватила рукой плечи матери. Вскоре, Хенероса спускается на нижний лестничный пролёт и идет, поглядывая на верхнюю площадку. Затем за ней идет Кармина.)

Кармина. – Иду, мать… (Хенероса заставляет её уйти, не переставая смотреть сквозь слезы.) Иду…

(Она тоже смотрит. Вновь всхлипывают и обнимаются, не переставая смотреть друг на друга.)

Хенероса. – Уже у прихожей… (Пауза.) Столько не видеться…
Сеньор Хуан. – (Сверху, своей жене.) Разревелись! Заметно, что сильно слез навыжали.

(Пака показывает ему жестами, чтобы замолчал.)

Хенероса. – (Обнимаемая своей дочерью.) Одни, дочь моя. Одни! (Пауза. Вдруг высвобождается и взбирается вверх так быстро, как позволяет это лестница. Кармина за ней. Пока поднимаются.) Позволь мне посмотреть с твоего балкона, Пака. Дай мне посмотреть!
Пака. – Конечно, родная.

(Хенероса торопливо входит в №3. Следом за ней Кармина и Пака.)

Трини. – (Своему отцу, развалившемуся на перилах, задумчиво.) А ты, отец?
Сеньор Хуан. – Нет, дочь. Зачем? Я уже в этой жизни видел много отъезжающих катафалков. (Пауза.) Ты вспомнила о Донье Асунсьон? То были первоклассные похороны, с гробом, оббитым бархатом…
Трини. – Говорят, что ей платил Дон Мануэль.
Сеньор Хуан. – Вполне вероятно. Хотя похороны Дона Мануэля были менее пышные.
Трини.- Это потому, что их оплачивали его дети.
Сеньор Хуан. – Понятно. (Пауза.) А сейчас, Грегорио. Не знаю, как он мог продержаться эти десять лет. С тех пор как вышел на пенсию, он еле ноги волочил. (Пауза.) На всё у нас уйдет час!
Трини. – (Приближаясь к нему.) Отец, не говори так!
Сеньор Хуан. – Ведь это правда, дочь! А, пожалуй, даже раньше.
Трини. – Лучше б Вы не думали о таких вещах. Вы были очень хороши…
Сеньор Хуан. – Не думаю. Это для улицы, для показухи. Для себя… меня огорчает многое. (Приближаются, не замечая, к двери №4. Смотрит на Трини. Робко показывает ей на дверь.) Эта. Эта меня убьёт.
Трини. – (Еще ближе.) Нет, отец. Росита добрая…
Сеньор Хуан. – (Вновь отстраняясь, с печальной улыбкой.) Добрая! (Заглядывает в свою квартиру. Вздыхает. Подходит к №2 и недолго слушает.) Эти молчали.
Трини. – Да.

(Потом отец останавливается возле двери №1. Опирается руками о дверную раму и смотрит в опустевшее помещение.)

Сеньор Хуан. – Теперь не сыграем в карты, старый друг!
Трини. – (Приближается к нему, опечаленная, и тянет его.) Пошли внутрь, отец.
Сеньор Хуан. – Остались только день и ночь… День и ночь. (Поглядывая в №1.) С бандитским сынком…
Трини. – Отец, перестань.

(Пауза.)

Сеньор Хуан. – Он всех нас соединил.

(Она крутит головой, не соглашаясь. Хенероса, смиренная, выходит из №3, в сторонке от Паки и Кармины.)

Пака. – А ну! Стоит только расплакаться. Еще вся жизнь впереди.
Хенероса. – У меня нет сил…
Пака. – Не выдумывай! Ишь чего взбрело в голову!
Хенероса. – Мой Грегорио был таким хорошим!
Пака. – Всем нам придется умирать. Закон жизни.
Хенероса. – Мой Грегорио…
Пака. – Давай. Пора подмести нам с тобой дом. А моя Трини пойдет за покупками и приготовит поесть. Ты меня слышала, Трини?
Трини. – Да, мама.
Хенероса. – Я тоже скоро умру.
Кармина. – Мама!
Пака. – Кто думает умирать?
Хенероса. – Я только хотела бы, чтобы моя дочь… оказалась с хорошим человеком… прежде чем я умру.
Пака. – Лучше не умирать!
Хенероса. – Ради чего!..
Пака. – Ради внуков, моя дорогая! Разве ты не хочешь внуков?

(Пауза.)

Хенероса. – Мой Грегорио!…
Пака. – Хорошо. Он умер. Пошли внутрь. Проведешь, Хуан?
Сеньор Хуан. – Я немного побуду. Мои соболезнования, Хенероса! И не падай духом!

(Обнимает её.)

Хенероса. – Спасибо…

(Сеньор Хуан и Трини заходя в квартиру и закрывают двери. Хенероса, Пака и Кармина направляются в №1.)

Хенероса. – (Прежде чем войти.) Что будет с нами, Боже мой? А с этим ребенком? Ох, Пака! Что будет с Карминой?
Кармина. – Не расстраивайся, мама.
Пака. – Конечно, не нужно расстраиваться. Нам еще жить. Никогда нас не покинут хорошие друзья.
Хенероса. – Все вы очень хорошие.
Пака. – Хорошие, плохие… по разному! (Меня соизволили отшлепать как дитя!)

(Исчезают. Лестница опустела. Пауза. Осторожно открывается №2 и появляется Фернандо. Годы сделали его внешность несколько грубой. Тайком осматривает лестничную площадку и потом выходит, говоря очень тихо.)

Фернандо. – Можешь выходить. Никого нет.

(Потом выходит Эльвира, с ребенком на руках. Фернандо и Эльвира скромно одеты. Она всё еще прекрасна, но её лицо не сохранило былой живости.)

Эльвира. – Что предпримем? Это немыслимо. Выразим им свои соболезнования или нет?
Фернандо. – Сейчас нет. На улице решим.
Эльвира. – Решим! Как всегда, должна буду решить я. Когда ты принимаешься решать, у нас ничего никогда не выходит. (Фернандо молчит угрюмый. Начинают спускаться.) Решить! Когда ты решишь зарабатывать больше денег? Ты же видишь, так жить мы не сможем. (Пауза.) Ясно, зять рассчитывал на тестя! Но тесть скончался, сын. Не останется тебе жены, если не знаешь как.
Фернандо. – Эльвира!
Эльвира. – Да, сердишься, потому что тебе говорят правду! Это ты умеешь делать: сердиться и ничего больше. Ты собираешься стать техником, инженером, и даже депутатом. Ха! Это была сказка, которую ты всем трещал. Сделал из меня полную дуру, обратившую также на тебя внимание! Если бы знала, что мне придется испытать… Если бы знала, что ты был только избалованным ребенком… Твоя мать идиотка ничего другого не знала, как сюсюкаться с тобой.
Фернандо. – Эльвира, я не позволю, чтобы ты так говорила о моей матери! Поняла?
Эльвира. – (Гневно.) Сам научил! Как раз ты о ней выражался плохо!
Фернандо. – (Сквозь зубы.) Ты всегда была капризной, необразованной девчонкой.
Эльвира. – Капризной? У меня только одна прихоть! Только одна! И…

(Фернандо бросается в неё платком, чтобы предупредить о появлении поднимающегося Пепе. Вид Пепе свидетельствует о том, что он успешно борется с годами ради поддержания своей величественной осанки.)

Пепе. – (Проходя.) Добрый день.
Фернандо. – Добрый день.
Эльвира. – Добрый день.

(Спускаются. Пепе с удовольствием смотрит в лестничную пропасть. После того как поднялся, разговаривает сам с собой.)

Пепе. – Сохранилась, сохранилась девушка.

(Направляется к №4, но потом смотрит на №1, его бывшую квартиру, подходит. С секундным колебанием перед дверью, решительно поворачивается к №4 и стучит. Ему открывает Роса, похудевшая и побледневшая.)

Роса. – (Язвительно.) Зачем пришел?
Пепе. – Поесть, принцесса.
Роса. – Поесть, ох? Всю ночь распивал себе с женщинами и как только время обеда пришел посмотреть, как Роса приправу готовит где-нибудь поблизости.
Пепе. – Не сердись, кошечка.
Роса. – Бесстыдник! Бродяга. А деньги? А деньги за обед? Думаешь, что можешь брать харчи, не имея и гроша в кармане?
Пепе. – Смотри, детка, ты меня уже утомила. Я тебе говорил, что обязанность приносить деньги в дом столько же твои, сколько и мои.
Роса. – И ты осмеливаешься…?
Пепе. – Брось ты свою романтичность. Если ты приходишь с проблемами и делами, я тебя пропускаю. Ты это знаешь. (Она начинает плакать и закрывает перед ним дверь. Он в пьяной растерянности перед дверью. Трини выходит из №3 с плетеной корзиной. Пепе поворачивается.) Привет, Трини.
Трини. – (Продолжая идти.) Привет.
Пепе. – Ты с каждым днем красивее… Становишься лучше с годами, как вино.
Трини. – (Внезапно оборачиваясь.) Если ты думал, что я такая, как Роса, то ты ошибаешься.
Пепе. – Не становись такой, голубушка.
Трини. – Тебе не стыдно бродяжничать, в то время как твой отец умер? Ты отдавал себе отчет, что твоя мать и твоя сестра находятся здесь (Показывая.), постоянно плачут, потому что сегодня его похоронили? А сейчас, что они будут делать? Из кожи вон лезть, так? (Он пожимает плечами.) Тебе начхать на всё. Тьфу! Мне от тебя противно.
Пепе. – Всегда думаешь о деньгах. Вы, женщины, только и знаете, что требовать денег!
Трини. – А ты только и знаешь, что выжимать их из женщин. Потому что ты ничтожный сутенер!
Пепе. – (Улыбаясь.) Хорошо, голубушка, не сердись. Какой комплимент ты заслужила!

(Урбано, одетый в прогулочный костюм, задержался, чтобы послушать последние слова и взбешенный поднялся, пока Пепе говорит.)

Урбано. – Этот комплимент и многие другие я тебе засуну обратно в глотку прямо сейчас! (Наступает на Пепе, хватается за отвороты, тряся.) Не желаю видеть, как ты докучаешь Трини! Ты меня слышал?
Пепе. – Урбано, это не то, что ты подумал…
Урбано. – Каналья! Чего хочешь? Её также испортить? Проходимец! (Прислоняет его к перилам.) Ты даже не заслуживаешь того, чтобы идти во главе похоронной процессии своего отца! Однажды я тебе задам! Так задам!

(Выбегает запыхавшаяся Роса из №4, выступить в качестве примирителя. Пытается разнять их и бьет Урбано, чтобы он отпустил Пепе.)

Роса. – Оставь его! Ты не должен его бить!
Трини. – (Мягко.) Урбано прав… Чтобы он не связывался со мной.
Роса. – Помолчи, лицемерка!
Трини. – (Огорченная.) Роса!
Роса. – (К Урбано.) Я тебе говорю, оставь его!
Урбано. – (Не выпуская Пепе.) Постоянно его, дурака, защищаешь!
Пепе. – Без оскорблений!
Урбано. – (Не обращая на него внимания.) Я разделаю тебя под орех… Бездельника… Труса.
Пепе. – Урбано, эти слова…
Урбано. – Заткнись.
Роса. – А тебе какое дело? Я в твои дела не вмешиваюсь? Я не вмешиваюсь, если ты вертишься возле Фуланиты или тебя воодушевляет Менганита? Если хочешь кого-то обвинять, то лучше никого не обвинять, а уж никак не Пепе…
Урбано. – Роса!

(Открывается №3 и выходит Сеньор Хуан, чуточку помешанный.)

Сеньор Хуан. – Замолчите! Да заткнитесь же! Вы убьете меня! Да, я умру. Умру, как Грегорио!
Трини. – (Бросается к нему, выкрикивая.) Отец, нет!
Сеньор Хуан. – (Отстраняя её.) Оставь меня! (К Пепе.) Почему бы тебе не увести её в другой дом? Должен был бы оставить нас, перестал бы огорчать нам жизнь!
Трини. – Замолчите, отец!
Сеньор Хуан. – Да. Лучше замолчать. (К Урбано.) А ты: отпусти эту тряпку.
Урбано. – (Швыряя Пепе на Росу.) Иди. Носись с ним.

(Пака выходит из №1, закрывает дверь.)

Пака. – Что за ссора? Не знаете, что тут находился мертвый? Бесстыдники!
Урбано. – Мать права. У нас никакого уважения к горю этих несчастных.
Пака. – Понятное дело, что права! (К Трини.) Что ты еще здесь делаешь? Иди за покупками! (Трини опускает голову и спускается по лестнице. Пака требует объяснений от своего мужа.) А ты куда смотрел, что связался с этими отбросами? (Для Пепе и Росы. Она, почувствовав, на что намекает её мать, уходит в №4 и с грохотом закрывает дверь.) Пошли внутрь! (Подводит Сеньора Хуана к своей двери. Отсюда, к Урбано.) Похороны закончились?
Урбано. – Да, мама.
Пака. – Так почему ты мне не сказал об этом?
Урбано. – Вот сейчас говорю.

(Пепе начинает спускаться, приводя в порядок свой костюм. Пака и Сеньор Хуан уходят и закрывают дверь.)

Пепе. – (Уже на нижней площадке, враждебно поглядывая на Урбано.) Назвать меня трусливым, когда вляпываюсь тут и там, на свою голову. Меня трусливым! (Пауза.) Проклятые соседи! Ни с людьми обходиться не умеют, ни воспитанности у них нет, ни…

(Идет, бормочет. Пауза. Урбано направляется к №1. Не успел дойти, как открывает Кармина, в руке плетеная корзина. Закрывает дверь и они сталкиваются лицом к лицу, не произнося ни слова.)

Кармина. – Закончил?…
Урбано. – Да.
Кармина. – (Вытирая слезу.) Большое спасибо, Урбано. Ты был так добр с нами.
Урбано. – (Запинаясь.) Не важно. Знаешь, что я…, что мы…, всегда можешь рассчитывать на нас…
Кармина. – Спасибо. Я знаю.

(Пауза. Спускается по лестнице с ним.)

Урбано. – Идешь… идешь за покупками?
Кармина. – Да.
Урбано. – Брось. Потом сходит Трини. Вам лучше не утруждаться.
Кармина. – Собиралась пойти она, но забыла.

(Пауза.)

Урбано. – (Остановившись.) Кармина…
Кармина. – Что?
Урбано. – Хочу спросить тебя… Что ты собираешься делать сегодня?
Кармина. – Не знаю… Будем шить.
Урбано. – Сможешь выйти?
Кармина. – Не знаю.
Урбано. – Пенсия твоего отца была невелика, но без неё…
Кармина. – Замолчи, пожалуйста.
Урбано. – Извини… Зря я напомнил тебе об этом.
Кармина. – Ничего.

(Намеревается уйти.)

Урбано. – (Вставая на пути.) Кармина, я…
Кармина. – (Опережая его.) Ты очень добр. Очень добр. Сделал всё возможное для нас. Я тебе очень признательна.
Урбано. – Пустяки. Еще много хотел бы сделать.
Кармина. – Ты сделал достаточно. Спасибо в любом случае.

(Пытается уйти.)

Урбано. – Подожди, пожалуйста! (Отводит в «забегаловку».) Кармина, я … я тебя люблю. (Она грустно улыбнулась.) Люблю тебя много лет, с тех пор как тебя знаю. Прости, что говорю тебе это сегодня: я скотина. Я не хотел бы видеть тебя, испытывающую нужду ни одного дня: ни тебя, ни твою мать. Со мной ты была бы счастлива, если… если скажешь… что я могу надеяться. (Пауза. Она опускает взгляд.) Я знаю, что ты меня не любишь. Не осуждай меня за то, что я никуда не гожусь. Я очень мало значу для тебя. Но я бы позаботился, чтобы сделать тебя счастливой. (Пауза.) Не спорь со мной…
Кармина. – Я… думала остаться незамужней.
Урбано. – (Склоняя голову.) Пожалуй, останешься, если и дальше будешь любить другого…
Кармина. – (С огорчением.) Нет, нет!
Урбано. – Тогда, это… тебе неприятна моя персона.
Кармина. – О, нет!
Урбано. – Знаю, что я только рабочий. У меня нет образования и я не претендую быть чем-то особенным… Так лучше. Так я не должен буду терпеть ничьих разочарований, как терпят другие.
Кармина. – Урбано, прошу тебя…
Урбано. – Куда достойнее быть печальным рабочим, чем бесполезным сеньорито-барчуком… Но если ты меня примешь, я продвинусь. Добьюсь успеха, да! Потому что, когда ты будешь на моей стороне, я буду чувствовать себя полным энергии, чтобы работать! Чтобы работать для тебя! Я буду совершенствоваться в механике и заработаю много денег. (Она печально, молча, кивает, пораженная воспоминанием похожего момента.) Будем жить вместе: твоя мать, ты и я. Окружим старушку радостями, все те годы, что ей остались. И ты сделаешь меня счастливым. (Пауза.) Согласись со мной, я прошу тебя.
Кармина. – Ты очень добрый!
Урбано. – Кармина, умоляю тебя об этом. Соглашайся быть моей невестой. Позволь мне помогать тебе, как жених.
Кармина. – (Плачет, прячась у него у объятиях.) Спасибо, спасибо!
Урбано. – (Лишившись рассудка.) Тогда… Да? (Она кивает.) Спасибо тебе! Я не достоин тебя!

(Некоторое время стоят обнявшись. Разнимаются, держась за руки. Она улыбается сквозь слезы. Пака выходит из своей квартиры. Бросает автоматический пристальный взгляд на лестничную площадку и пытается рассмотреть «забегаловку». Подходит к №4, чтобы посмотреть лучше. Высовываясь за перила, обнаруживает их.)

Пака. – Что вы тут делаете?
Урбано. – (Показываясь с Карминой.) Рассказывал Кармине… о похоронах.
Пака. – Милая беседа. (Кармине.) Куда ты собралась с корзиной?
Кармина. – За покупками.
Пака. – Разве Трини не пошла вместо тебя?
Кармина. – Нет…
Пака. – Наверно забыла из-за ссоры. Оставайся дома, я пойду вместо тебя. (К Урбано, пока спускается.) Иди, проведешь. (Задержавшись, строго.) Поднялись? (Они торопятся встать. Пака спускается и встречает парочку уже на лестнице. Кармине, отбирая корзину.) Дай мне корзину. (Продолжая спускаться. Оборачивается, чтобы посмотреть на них, они также смотрят на неё у двери, смущенные. Кармина открывает ключем дверь, они уходят. Пака, с выразительным лицом.) Ха! (У спуска, через перила требует объяснений у Трини, которая поднимается.) Почему ты не понесла корзину Хенеросы?
Трини. – (Себе.) Забыла. Знала ведь.

(Появляется со старой корзиной.)

Пака. – Неси корзину. Я пойду. А ты иди к отцу, тебе виднее как его утешить.
Трини. – Что с ним?
Пака. – (Вздыхая.) Ничего… Это из-за Росы. (Опять вздыхая.) Давай мне деньги. (Трини дает ей несколько монет и намеревается уйти. Пака, доверительно.) Слушай: ты знаешь, что…?

(Пауза.)

Трини. – (Останавливаясь.) Что?
Пака. – Ничего. До встречи.

(Уходит. Трини поднимается. До того как перейти на вторую площадку, из своей квартиры выходит Сеньор Хуан, заметивший её, когда она закрывает дверь.)

Трини. – Вы куда?
Сеньор Хуан. – Немного побуду с этими несчастными соседками. (Краткая пауза.) Ты не ходила за покупками?
Трини. – (Подходя к нему.) Мать пошла за ними.
Сеньор Хуан. – Понятно. (Идет к №1, в то время как она собирается войти. Затем останавливается и возвращается.) Видела, как Росита защищала этого бандита?
Трини. – Да, отец.

(Пауза.)

Сеньор Хуан. – Возмутительно. Мне стыдно, ведь она была мне почти как дочь.
Трини. – Росита не так плоха, отец.
Сеньор Хуан. – Помолчи! Что ты знаешь? (Гневно.) Даже не напоминай мне о ней! Я не хочу, чтобы ты её навещала и даже говорила с ней! Роситы больше для нас не существует… Не существует! (Пауза.) Наверно, она очень плохо защищалась, правда? (Пауза.) Хотя мне всё равно.
Трини. – (Походит.) Отец…
Сеньор Хуан. – Что?
Трини. – Вчера Росита мне сказала… что она очень жалеет о том, что огорчила Вас.
Сеньор Хуан. – Лицемерка!
Трини. – Она плакала, когда говорила это, отец.
Сеньор Хуан. – Женщины всегда готовы расплакаться. (Пауза.) И… почему она так отстаивала своё?
Трини. – Очень плохо дело. Бесстыдник не достоин её и он её ненавидит… отплачивает другим способом.
Сеньор Хуан. – (Грустно.) Не верю! Эта проститутка!.. Ну да! Она проститутка, проститутка!
Трини. – Нет, нет, отец. Роса немного легкомысленна, но до такого не допустит. Она путается с Пепе, потому что любила его… и до сих пор любит. А он всегда говорит, что преуспеет в жизни, и всегда угрожает ей, что оставит её. И… избивает её.
Сеньор Хуан. – Каналья!
Трини. – А Роса не хочет, чтобы он её покинул. И также не хочет начинать жить… Она очень много терпит и страдает.
Сеньор Хуан. – Все мы терпим.
Трини. – И за то, что он ей дает каждый раз, она его кормит. А сама почти не ест. И никогда не ужинает. Вы не обратили внимания на её худобу, которой раньше не было.

(Пауза.)

Сеньор Хуан. – Нет.
Трини. – Сейчас посмотрите! И терпит, потому что он говорит, что она уже некрасива и… уже никогда красивой не станет. (Пауза.) Бедная Росита закончит тем, что будет выброшена на улицу, потому что он её оставит!
Сеньор Хуан. – (Возбужденно.) Бедная? Не называй её бедной! Она нашла то, что искала. (Пауза. Собирается уйти, но останавливается.) Очень переживаешь из-за неё, правда?
Трини. – Мне её очень жалко, отец.

(Пауза.)

Сеньор Хуан. – (С опущенными глазами.) Смотри, не хочу, чтобы ты переживала из-за неё. Она мне безразлична. Понятно? Абсолютно! Но ты нет. И чтобы я больше не видел этой озабоченности. Ты меня поняла?
Трини. – Да, отец.
Сеньор Хуан. – (Взволновано.) Слушай. Здесь у меня несколько банкнот… Банкнот, сэкономленных на кофе и бокалах вина…
Трини. – Отец!
Сеньор Хуан. – Замолчи и дай мне договорить! Так как кофе и вино не очень полезны для стариков…, потому я их приберегал. Как по мне, то Роса меня не волнует. Но если тебя это утешит…, то можешь отдать их.
Трини. – Да, да, отец!
Сеньор Хуан. – Я их как-нибудь заработаю.
Трини. – Какой Вы хороший!
Сеньор Хуан. – (Входя.) Нет, если я делаю это для тебя… (Очень взволнованная, Трини беспокойно ждет возвращения своего отца, выразительно поглядывая на №4. Сеньор Хуан возвращается с банкнотами в руке, подсчитывая их и не глядя дает ей.) Вот, держи.
Трини. – Спасибо, отец.
Сеньор Хуан. – (Подходя к №1.) Отдашь, если захочешь.
Трини. – Да, отец.
Сеньор Хуан.- Так как это дело твоё, конечно.
Трини. – Да.
Сеньор Хуан. – (После того как постучал в дверь №1, с напускной важностью.) И чтобы мать не проведала об этом!
Трини. – Конечно, отец.

(Сеньору Хуану открывает Урбано.)

Сеньор Хуан.- Ах! Ты здесь.
Урбано. – Да, отец.

(Сеньор Хуан заходит и исчезает. Трини возвращается радостная несколько раз к №4. После того как поняла, что её квартира осталась открытой, закрывает её и возвращается постучать вновь. Пауза. Роса открывает.)

Трини. – Росита!
Роса. – Привет, Трини.
Трини. – Росита!
Роса. – Спасибо, что пришла. Извини, если тебя обидела тогда…
Трини. – Не важно!
Роса. – Ты не злись на меня. Понимаю, что сделала плохо, защищая, такого как Пепе, но…
Трини. – Росита! Отец дал мне денег для тебя!
Роса. – Что?
Трини. – Смотри! (Показывает ей банкноты.) Возьми! Они для тебя!

(Кладет их ей в руку.)

Роса. – (Расплакавшись.) Трини, нет…, не может быть.
Трини. – Может… Отец тебя любит…
Роса. – Не обманывай меня, Трини. Эти деньги твои.
Трини. – Мои? Да нет же! Мне их дал он! Прямо сейчас он мне их дал! (Роса плачет.) Слушай, как было. (Она подталкивает её внутрь.) Он сразу тебя упомянул. Сказал, что…

(Входят и закрывают дверь. Пауза. Эльвира и Фернандо поднимаются. Теперь Фернандо несет ребенка. Спорят.)

Фернандо. – Сейчас зайдем на минутку и принесем им свои сожаления.
Эльвира. – Я тебе уже сказала, что нет.
Фернандо. – Но раньше ты хотела.
Эльвира. – А ты нет.
Фернандо. – Тем не менее, так будет лучше. Понимаешь?
Эльвира. – Предпочитаю не заходить.
Фернандо. – Тогда зайду один.
Эльвира. – Нет. Тебе только и нужно посмотреть на Кармину и поговорить с ней о всяких глупостях.
Фернандо. – Эльвира, не зли меня. Между мной и Карминой всё закончилось давным-давно.
Эльвира. – Не изображай из себя обиженного. Думаешь, я не замечаю тех взглядиков, которые ты ей бросаешь тайком, и ради которых прилагаешь усилия, чтобы их увидеть?
Фернандо. – Выдумки.
Эльвира. – Выдумки? Ты любишь её и продолжаешь любить.
Фернандо. – Эльвира, ты знаешь, что я тебя…
Эльвира. – Меня ты никогда не любил! Женился из-за денег папочки.
Фернандо. – Эльвира!
Эльвира. – И, не смотря на это, я достойна большего, чем она.
Фернандо. – Пожалуйста! Нас могут услышать соседи!
Эльвира. – Да мне плевать.

(Приходят на площадку.)

Фернандо. – Я тебе клянусь, что Кармина и я не…
Эльвира. – (Топая ногой.) Я не верю! И это должно прекратиться! (Направляется в свою квартиру, а он остается у двери №1.) Откройте!
Фернандо. – Пошли, принесем свои соболезнования; не будь упрямой.
Эльвира. – Я сказала, что нет.

(Пауза. Он приближается к ней.)

Фернандо. – Возьми Фернандито.

(Передает его и собирается открыть.)

Эльвира. – (Низким, раздражительным голосом.) Ты тоже не пойдешь! Ты меня слышал? (Молча, он открывает дверь.) Ты меня слышал?
Фернандо. – Входи!
Эльвира. – Сперва ты! (Открывается №1 и появляются Кармина и Урбано. Они держаться за руки, в недвусмысленном положении. Прежде чем Фернандо удивился, Эльвира поворачивается, закрывает дверь и, улыбаясь, направляется к ним.) Какое совпадение, Кармина! Как раз вышли, чтобы зайти к Вам.
Кармина. – Большое спасибо.

(Она пробует вырваться, но Урбано её удерживает.)

Эльвира. – (С серьёзным лицом.) Да, дочь… Так жаль его… Очень жаль.
Фернандо. – (Сдерживаясь.) Моя жена и я искренне сочувствуем.
Кармина. – (Не глядя на него.) Спасибо.

(Напряжение неудержимо возрастает между этими четверыми.)

Эльвира. – Твоя мать дома?
Кармина. – Да. Прошу Вас, проходите. Я зайду следом. (С живостью.) Как только попрощаюсь с Урбано.
Эльвира. – Пошли, Фернандо? (Не дав ему заговорить.) Не волнуйся, муженек. (К Кармине.) Он волнуется, потому что мальчуган просит у него сиську. (Ласково поглядывая на Фернандо.) Это их фамильная склонность. (Кармине.) Дадим ему грудь дома. Вам ведь всё равно, правда?
Кармина. – Разумеется.
Эльвира. – Посмотри, какой ненаглядный мой Фернандито. (Кармина приближается, после того как ей удалось высвободиться от Урбано.) Соня. Сейчас разорется и попросит своего.
Кармина. – Забавно.
Эльвира. – Весь в отца. (К Фернандо.) Да, да; и еще спорит, что нет. (Кармине.) Он уверяет, что похож на меня. Ему нравится, что он похож на меня. Но они похожи, как думаешь?
Кармина. – Даже… не знаю. Ты как считаешь, Урбано?
Урбано. – Я мало в этом понимаю. Мне все маленькие дети на одно лицо.
Фернандо. – (К Урбано.) Вот-вот! Эльвира преувеличивает. Да она также может быть похожа на неё… на Кармину, например.
Эльвира. – (Раздражительно.) Еще скажешь! Ты всегда утверждал, что он вылитый мой портрет!
Кармина. – По крайней мере, у него будет семейное сходство. Говоришь, что похож на меня! Какая глупость!
Урбано. – Ага, полная, законченная!
Кармина. – (Сдерживая слезы.) Вы еще намереваетесь рассмешить меня, Фернандо, в день, такой, как этот.
Урбано. – (С очевидной заботливостью.) Кармина, пожалуйста, не волнуйся. (К Фернандо.) Она очень чувствительная!

(Фернандо кивает.)

Кармина. – (Притворно-ласково.) Спасибо, Урбано.
Урбано. – (Намеренно.) Держи себя в руках. Подумай о чем-то более веселом… Можешь сделать..
Фернандо. – (С дерзостью прошлого жениха.) Кармина всегда была чувствительной.
Эльвира. – (Читая мысли других.) Но у меня нет причин печалиться. Заходим, Фернандо?
Фернандо. – (Ласково.) Как хочешь, деточка.
Урбано. – Пусть идут, детка.

(Пододвигается к Кармине, с победной чувством оттого, что подсуетил Фернандо жену.)

Занавес.
Конец второго действия.

Действие Третье.

Мигом пролетело более двадцати лет. Ужа наша эпоха. Лестница продолжает оставаться простой соседской лестницей. Домовладелец попытался, безрезультатно, скрыть свою бедность несколькими новыми деталями, размещаемыми здесь на протяжении многих лет: окно имело сейчас ромбовидные цветные стекла, на стене второго этажа, напротив пролёта, можете прочитать слово «Пятый» на металлической пластине. Двери снабдили электрическим звонком, а стены побелили.

(Изнуренная и морщинистая старушка, нездоровой тучности и с совершенно седыми волосами, выходит, уставшая, на первую площадку. Это Пака. Идет медленно, помогает себе, опираясь на перила, и несет в другой руке корзину наполненную чем-то.)

Пака. – (Сбивчиво.) Какая старая я стала! (Поглаживает перила.) Такая старая, как и ты! Уф! (Пауза.) И какая одинокая! Я уже ничто для моих детей и для моей внучки. Помеха! (Пауза.) Черт, они хотят от меня избавиться! (Пауза. Тяжело дыша.) Ой! Что за лестничка! Уже мог бы установить лифт этот ворюга! Проём не закончен. То, на что не хватает, так и чешется в кошельке. (Пауза.) Вместо этого, мой Хуан вдвое увеличил содержимое своего кошелька…. До самого дня смерти. А я, которая не могу с ней…, не умру должным образом. (Пауза.) Хорошо, и сейчас я ничего не слышу. Я хочу или не хочу умирать? (Пауза.) Я не хочу умирать. (Пауза.) Тот, кто хочет (Она добирается до второй площадки и бросает взгляд на №1), тот может поболтать с Хенеросой и Доном Хуаном… (Пауза. Направляется к своей двери.) Бедная Хенероса! И косточек не останется! (Пауза. Открывает ключем. Входя.) И что мне дальше делать в доме внучки, черт!

(Закрывает. Пауза. Из №4 выходит Хорошо Одетый Сеньор. Проходя напротив №1, откуда как раз появляется Хорошо Одетый Юноша.)

Юноша. – Здравствуйте.
Сеньор. – Здравствуй. В контору?
Юноша. – Да, сеньор. Вы также?
Сеньор. – Именно. (Спускаются вместе.) А те дела?
Юноша. – Довольно неплохо. Вышло-таки немного деньжат. Не жалуюсь. А у Вас?
Сеньор. – Дела идут себе. Только необходимо, чтобы некоторые из этих старых соседей переселились, чтобы занять парадное. После его дезинфекции и побелки, оно могло бы принимать людей.
Юноша. – Да, сеньор. Именно так и нам хочется.
Сеньор. – Кроме того, что я не обязан платить столько за внутренние помещения, пока те используют наружные помещения почти даром.
Юноша. – Потому что соседи настолько стары…
Сеньор. – Поскольку я не имею права. Это чтобы я терпел расходы, большие, чем они?
Юноша. – Помимо того, что они нежелательные.
Сеньор. – Не говори мне. Если парадное не для них… Потому что дом, пусть и постарше их, не так плох.
Юноша. – Да. Этажи просторные.
Сеньор. – Единственное, что осталось, так это лифт.
Юноша. – Его разместят. (Короткая пауза.) Видели новые модели автомобилей?
Сеньор. – Великолепные.
Юноша. – Превосходные! Обратили внимание, что кузов совершенно…

(Уходят, болтая. Пауза. Появляются из №3 Урбано и Кармина. Уже почти старики. Она непринужденно берется за руку и они спускаются. Когда они на середине площадки, выходят слева Эльвира и Фернандо, также под руки и со всеми признаками их возраста. В социальном плане на вид они не изменились: две пожилые супружеские пары, одна пара рабочих, другая – служащих. Встретившись, они холодно приветствуют друг друга. Кармина и Урбано спускаются. Эльвира и Фернандо молча приближаются к №2 и звонят.)

Эльвира. – Почему не открываешь ключами?
Фернандо. – Манолин нам откроет.

(Дверь открывает Манолин, мальчишка двенадцати лет.)

Манолин. – (Целует отца.) Привет, папа.
Фернандо. – Привет, сынок.
Манолин. – (Целуя мать.) Привет, мама.
Эльвира. – Привет.

(Манолин крутиться, чтобы увидеть, не принесли ли они чего-либо.)

Фернандо. – Что ищешь?
Манолин. – Вы ничего не принесли?
Фернандо. – Сам видишь, что нет.
Манолин. – Но их принесут?
Эльвира. – Что?
Манолин. – Пирожные!
Фернандо. – Пирожные? Нет, сын. Они очень дорогие.
Манолин. – Но, папа! У меня ведь день рождения!
Фернандо. Да, сынок. Я знаю.
Эльвира. – А мы придумали тебе один сюрприз.
Фернандо. – Но пирожных не будет.
Манолин. – А хочу пирожных.
Фернандо. – Их не может быть.
Манолин. – Что за сюрприз.
Эльвира. – Сейчас увидишь. Заходи внутрь.
Манолин. – (Спускается по лестнице.) Нет.
Фернандо. – Ты куда?
Манолин. – Поиграть.
Эльвира. – Не опаздывай.
Манолин. – До встречи. (Родители уходят. Он спускается по ступенькам и останавливается у «забегаловки». Комментирует.) Скупердяи!

(Пожимает плечами и, с довольным лицом, вытягивает сигару. После того, как выглянул наверх, достает спичку и зажигает её о стену. Очень удовлетворенный принимается курить. Пауза. Выходят из №3 Роса и Трини: парочка одинаково примечательная своими морщинами и печалью, которыми разочарование и заботы разукрасили их лица. Роса несёт корзину.)

Трини. – За чем идешь, дорогая? В такое-то время!
Роса. – Подышать немного на улице. Дома я задыхаюсь. (Поднимая корзину.) А также тебе помогу.
Трини. – Видишь ли: я, наоборот, предпочитаю, оставаться дома.
Роса. – Дело в том, что… мне не нравится оставаться одной с матерью. Она не сильно-то меня и любит.
Трини. – Что за глупость!
Роса. – Да, да… С того самого.
Трини. – Кто помнит об этом?
Роса. – Все! Мы всегда вспоминаем об этом и никогда не говорим.
Трини. – (Вздыхая.) Забудь. Не тревожься.

Манолин. – Привет, Трини!
Трини. – (Ласково.) Чертёнок! (Он выпускает на воздух, с гордостью, клубок дыма.) Мать моя! Ну и накурил! Бросай это немедленно, свинья!

(Пытается выбить у него сигару ударом руки, но он уклоняется.)

Манолин. – Это ведь мой день рождения!
Трини. – Черт побери! И сколько исполнилось?
Манолин. – Двенадцать. Я уже мужчина!
Трини. – Если я сделаю тебе подарок, ты его примешь?
Манолин.- Что ты мне дашь?
Трини. – Я дам тебе денег, чтобы ты купил себе пирожные.
Манолин. – Я не хочу пирожных.
Трини. – Они тебе не нравятся?
Манолин. – Нет. Предпочитаю, чтобы мне подарили пачку табака.
Трини. – И не думай об этом! А эту брось.
Манолин. – Не хочу. (Но она продолжает попытки выхватить сигару.) Слушай, Трини… Ты меня сильно любишь, правда?
Трини. – Конечно.
Манолин. – Слушай… Хочу спросить кое о чём. (Искоса смотрит на Росу и старается оттянуть Трини к «забегаловке».)
Трини. – Куда ты меня ведешь?
Манолин. – Пошли. Не хочу, чтобы Роса слышала меня.
Роса. – Почему? Я тоже тебя очень люблю. Так ты меня не любишь?
Манолин. – Нет.
Роса. – Почему?
Манолин. – Потому что ты старая и ворчливая.

(Роса кусает губы и отходит к перилам.)

Трини. – (Сердито.) Манолин!
Манолин. – (Тащит Трини.) Пошли… (Она следует за ним, улыбаясь. Он останавливает её, очень таинственно.) Ты выйдешь за меня замуж, когда я выросту?

(Трини неудержно смеётся. Роса, с печальным выражением лица, смотрит на них с перил.)

Трини. – (Весёло, своей сестре.) Ничего себе заявление!
Манолин. – (Покраснев.) Ты не смейся, а ответь мне.
Трини. – Что за вздор! Разве не видишь, что я уже старая?
Манолин. – Нет.
Трини. – (Взволнованно.) Да, сынок, да. И когда ты станешь большим, я стану старушкой.
Манолин. – Для меня это не важно. Я тебя очень сильно люблю.
Трини. – (Взволнованная, усмехающаяся, обхватывает его лицо ладонями и целует его.) Сынок! Какой ты глупый! Дурачок! (Целуя его.) Не говори глупостей. Сынок! (Целуя его.) Сынок!

(Отходит от него и легкой походкой направляется к Росе.)

Манолин. – Слушай…
Трини. – (Отводя Росу, остававшуюся серьёзной.) Помолчи, глупыш! Увидишь, что я тебе подарю: пирожное ли… или пакет табака.

(Быстро уходят. Манолин видит как они спускаются, а потом, делаясь очень важным, вынимает новую сигару и новую спичку. Садиться на пол «забегаловки» и медленно курит, заблудившись в своих ребяческих фантазиях. Открывается №3 и выходит Кармина, дочь Кармины и Урбано. Она очень безрассудная девчонка восемнадцати лет. Пака прощается с ней у двери.)

Кармина-дочь. – До встречи, бабушка. (Проходит вперёд, сильно ударяя по перилам, и при этом напевая.) Ла-ра-ра…. Ла-ра-ра…
Пака. – Малышка!
Кармина-дочь. – (Поворачиваясь.) Что?
Пака. – Не бей так по перилам. Разломаешь! Не видишь, что она очень старая?
Кармина, дочь. – Пусть поставят другую.
Пака. – Пусть поставят другую… Молодежь, когда видит старую вещь, только и думает, как бы ударить её. Старые вещи должны оберегаться. Ты понимаешь?
Кармина-дочь. – Тебе, поскольку ты стара, тебе нравятся всякие старости.
Пака. – Всё, что я хочу, это чтобы ты больше имела уважения к…. старости.
Кармина-дочь. – (Которая резко возвращается и покрывает ту поцелуями.) Глупенькая! Милая старушка!
Пака. – (Взяв себя в руки, пытается высвободиться.) Отстань, отстань, лицемерка! Сейчас полезешь с нежностями!
Кармина-дочь. – Идите домой.
Пака. – Какое бесстыдство! Думаешь, что ты будешь командовать мною? (Сопротивляются.) Оставь меня!
Кармина-дочь. – Заходите…

(Сопротивление Паки заканчивается слабым старушечьим смешком.)

Пака. – (Побежденная.) Не забудь купить чеснок!

(Кармина закрывает дверь у неё перед носом. Поворачивается, чтобы спуститься, быстро, не прекращая ни своих ударов по обивке перил, ни своих напевов. Дверь №2 открывает Фернандо, сын Фернандо и Эльвиры. Выходит в рубашке. Он стройный, но ребячливый.)

Фернандо-сын. – Кармина.

(Она, еще на первых ступеньках, замирает и молчит, дрожа, и не поворачивая головы. Он спускается немедленно следом. Манолин затаивается и слушает с детской подлостью.)

Кармина-дочь. – Оставь меня Фернандо! Здесь, нет. Нас могут увидеть.
Фернандо-сын. – А нам какое дело!
Кармина-дочь. – Оставь.

(Намеревается продолжить свой путь. Он грубо её останавливает.)

Фернандо-сын. – Слушай меня! Я тебе говорю!
Кармина-дочь. – (Сильно испуганная.) Пожалуйста, Фернандо.
Фернандо-сын. – Нет. Необходимо сейчас. Ты должна мне сказать немедленно, почему ты меня избегаешь все эти дни. (Она смотрит, встревоженная, в проём лестницы.) Пошли, ответишь! Почему? (Она смотрит на дверь своей квартиры.) Хватить глядеть! Никого нет.
Кармина-дочь. – Фернандо, отпусти меня сейчас. Этим вечером можем увидеться там, где и в последний раз.
Фернандо. – Согласен. Но сейчас ты мне скажешь, почему ты не приходила эти дни.

(Она продолжает спускаться на несколько ступенек ниже. Он удерживает её и крепко прижимает к перилам.)

Кармина-дочь. – Фернандо!
Фернандо-сын. – Скажи мне! Потому что уже не любишь меня? (Пауза.) Никогда меня не любила, правда? Вот причина. Тебе хотелось пококетничать со мной, поразвлекаться!
Кармина-дочь. – Нет, нет…
Фернандо-сын. – Да. Именно так. (Пауза.) Однако у тебя не выйдет по-твоему!
Кармина-дочь. – Фернандо, я тебя люблю. Но отпусти меня! У нас ничего не получится!
Фернандо-сын. – Почему не получиться!
Кармина-дочь. – Мои родители не хотят.
Фернандо-сын. – И что? Это отговорка. Поганая отговорка!
Кармина-дочь. – Нет, нет…, правда. Клянусь тебе.
Фернандо. – Если бы ты меня любила, правда не имела бы значения для тебя.
Кармина-дочь. – (Всхлипывая.) Дело в том, что… мне угрожают и меня избивают…
Фернандо-сын. – Что!!
Кармина-дочь. – Да. И говорят гадости о тебе… и твоих родителях… Пусти меня, Фернандо! (Вырывается. Он как парализованный.) Забудь о наших отношениях. Не получится… Мне страшно…

(Расплакавшись, быстро уходит. Фернандо добирается до площадки и раздумывает спускаться, совершенно рассеянный. Потом возвращается и видит Манолина. Его выражение становиться жестким.)

Фернандо-сын. – Что ты здесь делаешь?
Манолин. – (Очень весёлый.) Ничего.
Фернандо-сын. – Катись домой.
Манолин. – Не хочу.
Фернандо-сын. – Поднимайся, я сказал!
Манолин. – У меня день рождения и я делаю, что хочу. И ты не имеешь права командовать мною!

(Пауза.)

Фернандо-сын. – Если не пойдешь, любимый… я тебе устрою день рождения.

(Пауза. Начинает подниматься, недоверчиво поглядывая на Манолина. Тот с трудом сдерживает смех.)

Манолин. – (Подбадривая.) Какой воодушевленный с Карминой.
Фернандо-сын. – (Сразу же спускаясь.) Я тебе укорочу язык!
Манолин.- (Со злорадством.) Вы казались новобрачными из кино. (Комическим тоном.) «Ты не оставишь меня, Нелли! Я люблю тебя, Боб!» (Фернандо дает ему одну пощечину. Манолин пускается в слёзы и они безудержно усиливаются. Ударяя ногами по своему брату.) Скотина!
Фернандо-сын. – (Прижимая того.) Что ты делал в «забегаловке»?
Манолин. – Не твоё дело! Скотина! Идиот!… Романтик!!
Фернандо-сын. – Покуривал, а? (Указывая на окурки на полу.) Посмотришь, когда об этом узнает отец.
Манолин. – А я ему скажу, что ты пытаешься стать женихом Кармины!
Фернандо-сын. – (Сжимая его рукой.) Как хорошо разыгрывать карту родителей, подлец, лицемер! Но твои сигареты обойдутся тебе дороже!
Манолин. – (Вырывается и поспешно поднимается на площадку.) Мне не страшно! А я расскажу это родителям Кармины. Я им сейчас тоже расскажу!

(В спешке нажимает звонок своей квартиры.)

Фернандо-сын. – (У перил нижней площадки.) Спускайся, стукач!
Манолин. – Нет. Наоборот, эти окурки не мои.
Фернандо-сын. – Спускайся!

(Фернандо-отец открывает дверь.)

Манолин. – Папа, Фернандо целовался с Карминой на лестнице!
Фернандо-сын. – Лжец!
Манолин. – Да, папа. Я их не видел, потому что, был в «забегаловке»; но…
Фернандо-отец. – (Манолину.) Ступай домой.
Манолин. – Папа, я уверяю тебя, что это правда.
Фернандо-отец. – Домой. (С издевательской гримаской своему брату Манолин заходит внутрь.) И ты, поднимайся.
Фернандо-сын. – Папа, это не правда, что я целовался с Карминой.

(Начинает подниматься.)

Фернандо-отец. – Ты был с ней?
Фернандо-сын. – Да.
Фернандо-отец. – Помнишь, что мы тебе говорили много раз, чтобы ты не дурил с ней?
Фернандо-сын. – (Уже добравшись до верхней площадки.) Да.
Фернандо-отец. – И ослушался…
Фернандо-сын. – Папа… Я…
Фернандо-отец. – Входи. (Пауза.) Ты слышал?
Фернандо-сын. – (Восставая.) Не хочу! Хватит!
Фернандо-отец. – Что ты сказал?
Фернандо-сын. – Не хочу заходить! Я сыт вашими дурацкими запретами!
Фернандо-отец. – (Сдерживаясь.) Предполагаю, что ты не хочешь устраивать скандал чтобы соседи…
Фернандо-сын. – Мне всё равно! Я также сыт вашими страхами! (Эльвира, извещенная без сомнения Манолином, выходит к двери.) Почему не могу говорить с Карминой, а? Я уже мужчина!
Эльвира. – (Вступаясь с желчностью.) Не для Кармины!
Фернандо-отец. – (Эльвире.) Замолчи! (Сыну.) А ты, заходи. Здесь мы не можем кричать.
Фернандо-сын. – Что я должен видеть с вашими злобами и вашими старыми предрассудками? Почему нам нельзя любить с Карминой друг друга?
Эльвира. – Никогда!
Фернандо-отец. – Этого не может быть, сын.
Фернандо-сын. – Но почему?
Фернандо-отец. – Тебе не понять. Но между этой семьёй и нашей не может быть обручений.
Фернандо-сын. – Так как вы не общаетесь.
Фернандо-отец. – Мы здороваемся, ничего больше. (Пауза.) Для меня, в действительности, не имеет значения. Но для твоей матери…
Эльвира. – Конечно. Ни слова больше!
Фернандо-отец. – Её родители также соглашаются с этим. Можешь быть уверен.
Эльвира. – И ты первый, кому запрещается, вместо того, чтобы ластиться к ним с этими противными любезностями.
Фернандо-отец. – Эльвира!
Эльвира. – Противными! (Сыну.) Заходи, сын.
Фернандо-сын. – Но, мама… Папа… С каждым разом я понимаю всё меньше! Вы упорствуете в том, чтобы понять, что я… не могу жить без Кармины!
Фернандо-отец. – Это как раз ты нас не понимаешь. Я тебе всё объясню, сын.
Эльвира. – Ты не должен ничего объяснять! (Сыну.) Заходи.
Фернандо-отец. – Я вынужден ему объяснить, жена… (Сыну.) Заходи, сын.
Фернандо-сын. – (Входя, побежденный.) Я вас не понимаю… не понимаю вас…

(Уходят. Пауза. Трини и Роса возвращаются с покупками.)

Трини. – И не возвращалась увидеть?
Роса. – Много раз! Вначале со мной не здоровался, избегал меня. И я, как дурочка, искала его. Сейчас наоборот.
Трини. – Он ищет тебя?
Роса. – Сейчас он здоровается со мной, а я с ним нет. Каналья! Он развлекался со мной на протяжении стольких лет, чтобы бросить меня, когда мне в лицо уже никто не посмотрит.
Трини. – Он будет уже старым…
Роса. – Очень старым! И поношенным. Потому как продолжает пить и ночевать…
Трини. – Что за жизнь!
Роса. – Я почти рада, что не имела от него детей. Не получились бы здоровыми. (Пауза.) Но я хотела иметь ребенка, Трини! И хотела, чтобы он не был таким… но чтобы ребенок был похожим на него.
Трини. – Не так сбывается, как нам хочется.
Роса. – Да. (Пауза.) Но, по крайней мере, ребенок! Моя жизнь была бы полна с ребенком!

(Пауза.)

Трини. – …Моя тоже.
Роса. – Эх! (Краткая пауза.) Ясно. Бедная Трини! Как жаль, что ты не замужем!
Трини. – (Останавливаясь, смеётся с огорчением.) Какие похожие в глубине души мы с тобой существа!
Роса. – Все женские существа похожи в глубине души.
Трини. – Да… Ты стала семейным скандалом и я его жертва. Ты хотела бы жить своей жизнью, а я посвятить её остальным. Ты соединилась с мужчиной, а я только знаю их запах… Видишь: и под конец нас разбили вдребезги на один манер.

(Роса присоединяется к ней и мягко обнимает талию. Трини делает то же самое. Так соединившись, доходят до двери.)

Роса. – (Вздыхая.) Открывай…
Трини. – (Вздыхая.) Да… Сию минуту.

(Открывает ключом и они заходят. Пауза. Поднимается Урбано, Кармина и их дочь. Отец спорит с девушкой, слушающую с печальной покорностью. Мать кажется запыхавшейся и очень уставшей.)

Урбано. – И я не хочу, чтобы ты вновь думала о Фернандо! Так как я твой отец, то говорю – бесполезно.
Кармина-мать. – Точно!
Урбано. – Много мы выкурили сигарет с его отцом прямо тут (Показывая на «забегаловку»), когда были молодыми. Очень хорошо это помню. У него было много ветра в голове. А его сын, как он: бездельник. Вот почему я не хочу слышать от тебя его имя. Понятно?
Кармина-дочь. – Да, отец.

(Мать помогает себе, совсем изнуренная, опираясь на перила.)

Урбано. – Ты устала?
Кармина-мать. – Немного.
Урбано. – Сделай усилие, уже ничего не осталось почти. (Дочери, протягивая ей ключ.) Держи, иди откроешь. (Пока девушка поднимается и заходит, оставляя дверь открытой.) Болит сердце?
Кармина-мать. – Самую малость…
Урбано. – Проклятое сердце!
Кармина-мать. – Ничего. Скоро пройдет.

(Пауза.)

Урбано. – Почему ты не хочешь, чтобы мы пошли к другому врачу?
Кармина-мать. – (Сухо.) Потому что нет.
Урбано. – Твоё упрямство! Может, у другого врача получится…
Кармина-мать. – Ничего. Это не чинится; это возраст… и разочарования.
Урбано. – Вздор! Могли бы попробовать…
Кармина-мать. – Нет! И оставь меня в покое!

(Пауза.)

Урбано. – Когда мы с тобой будем согласны хоть в чем-нибудь?
Кармина-мать. – (С горечью.) Никогда.
Урбано. – Когда думаю о том, чем могла бы быть ты для меня… Почему ты женилась на мне, если не любила?
Кармина-мать. – (Сухо.) Я тебя не обманывала. Ты сам настаивал.
Урбано. – Да. Считал, что мог бы заставить тебя забыть кое о чём… и ожидал большего, большего…
Кармина-мать. – Большей благодарности.
Урбано. – Нет, не этого. (Вздыхает.) Короче говоря, снисходительности.
Кармина-мать. – Снисходительности.

(Пака показывается и смотрит на них. Со слабым голосом, контрастирующим с силой вопроса одинаково сделанного двадцать лет назад:)

Пака. – Не поднимаетесь?
Урбано. – Да.
Кармина-мать. – Да, сейчас.

(Пака исчезает.)

Урбано. – Уже можешь?
Кармина-мать. – Да.

(Урбано подает ей руку. Поднимаются медленно, молча. Ступенька за ступенькой слышится её затруднительное дыхание. Наконец добираются и входят. Готовый закрыть, Урбано видит Фернандо-отца, выходящего из №2 и ступившего на лестницу. Колеблется немного и в итоге решается позвать его, когда тот уже спустился на несколько ступенек.)

Урбано. – Фернандо.
Фернандо-отец. – (Оборачиваясь.) Привет. Чего тебе?
Урбано. – Погоди. Сделай одолжение.
Фернандо-отец. – Я спешу.
Урбано. – Только на минутку.
Фернандо-отец. – Чего ты хочешь?
Урбано. – Хочу тебе сказать, о твоем сыне.
Фернандо-отец. – О котором из двух?
Урбано. – О Фернандо.
Фернандо-отец. – Что ты должен сказать о Фернандо?
Урбано. – Хорошо сделаешь, запретив ему выманивать мою Кармину.
Фернандо-отец. – Возможно, думаешь, что это дело мне самому нравиться? Мы ему уже сказали всё необходимое. Не можем сделать больше.
Урбано. – То есть ты знаешь?
Фернандо-отец. – Разумеется, знаю. Не хватало быть слепым…
Урбано. – Знал об этом и радовался, да?
Фернандо-отец. – Чему радоваться?
Урбано. – Да! Ты радовался. Ты рад был видеть своего сына так похожего на тебя самого… Находя настолько его неотразимыми, каким ты был тридцать лет назад.

(Пауза.)

Фернандо-отец. – Не хочу тебя слушать. Прощай. (Собирается уйти.)
Урбано. – Подожди! Сначала мы должны разрешить эту проблему. Твой сын…
Фернандо-отец. – (Поднимается и сталкивается с ним лицом к лицу.) Мой сын жертва, также как был я. Моему сыну нравится Кармина, потому что она его продвинет вперёд. Она та, кто вытащит его из их клеток. С очень большим умом мог бы я сказать тебе, чтобы ты следил за ней.
Урбано. – Ох, едва ли ты станешь ей защитником! Я прежде замучаю её работой, но не допущу, чтоб она договорилась с твоим Фернандито. Это он должен покориться и исправить положение. Потому что он, такой, как был ты: волокита и бездельник.
Фернандо-отец. – Я бездельник?
Урбано. – Да. Куда подевались твои рабочие проекты? Не знал ничего другого, как смотреть поверх плечей других. Но ты не освободился, не стал свободным! (Ударяя об обивку перил.) Всё ещё привязан к этой лестницу, как я, как все!
Фернандо-отец. – Да; как ты. Также ты собирался пробиться далеко со своим профсоюзом и солидарностью. (Иронично.) Собирался уладить дела для всех… Даже для меня.
Урбано. – Да! Даже для лодырей и трусов, таких как ты!

(Кармина-мать, выходит на лестничную площадку, после того как услышала немного и тоже вмешалась. Ссора нарастает в силе до своего финала.)

Кармина-мать. – Вот! Трус! Вот, кто им всегда был! Бездельник и трус!
Урбано. – Замолчи ты!
Кармина-мать. – Не хочу! Должна сказать кое-чего. (К Фернандо.) Ты был трусом всю свою жизнь! Для дел пустяковых… и для менее важных. (Заплаканная.) Ты боялся, как курица, которой, чтобы быть петухом, не хватает гребешка и пышных перьев!
Урбано. – (Разъяренно.) Убирайтесь внутрь!
Кармина-мать. – Не хочу! (К Фернандо.) А твой сын, как ты: трус, бездельник и обманщик. Никогда он не жениться на моей дочери, понял?

(Останавливается, запыхавшись.)

Фернандо. – Уж я постараюсь, чтобы он не сделал этой глупости.
Урбано. – Для вас это не было глупостью, потому что она стоит в тысячи раз больше его.
Фернандо-отец. – Это твое мнение, как отца. Очень достойное уважения. (Открывается №2 и появляется Эльвира, которая слушает и наблюдает за ними.) Но Кармина из вашего фамильного теста. Это как Росита…
Урбано. – (Приближается к нему, красный от гнева.) Я тебя…

(Жена хватает его.)

Фернандо-отец. – Да! Бросай в эту пропасть! Это твоя любимая угроза. Ни на что другое ты и не способен.
Эльвира. – (Выступая вперед.) И ты ещё миришься с подобным сбродом? (Фернандо-сын, и Манолин, появившись в двери, присутствуют на сцене испуганные и огорченные.) Покажи ему.
Кармина. – Сброд, с которым Вы не имеете права говорить!
Эльвира. – А я и не говорю.
Кармина. – Вам должно быть стыдно! Потому что вы виноваты во всём этом!
Эльвира. – Я?
Кармина. – Да, Вы, всегда были коварной и сующей нос не в своё дело…
Эльвира. – А Вы? Лицемерка! Но Вам боком выйдет Ваша махинация.
Фернандо-отец. – (Жене.) Ты мелешь вздор…

(Кармина-дочь; Пака, Роса и Трини собираются в дверях.)

Эльвира. – Помалкивал бы! (Кармине, из-за Фернандо.) Думаете, я просто так уйду? Я хорошенько этим позабавлюсь!
Фернандо-отец. – Эльвира, помолчи! Как тебе не стыдно!
Урбано. – (Своей жене.) Кармина, не вмешивайся в это!
Эльвира. – (Не обращая внимания на мужа.) Вы никогда не могли никого запомнить, Вас никто не волнует и… о Вас никто не волнуется.
Кармина. – Зато Вас в нужный момент волнует! Вы тут как тут!
Эльвира. – Подумать только! Как вы смеете так говорить! Ни Вы, ни кто-либо из Вашей семьи не может иметь дел с порядочными людьми. Пака всю свою жизнь была сплетницей… попустительницей… (К Урбано.) Как Вы! Попустители капризов Роситы… Всех без исключения!
Роса. – Гадюка скверная!

(Бросается, хватая за волосы. Все орут. Кармина стремиться ударить Эльвиру. Урбано старается их разнять. Фернандо-отец хватает жену. Этим двоим удается наполовину разнять их. Фернандо-сын с отвращением и окрасившей лицо горечью, медленно приближается за спиной группы и спускается по ступенькам, не преставая смотреть за ними с тыльной стороны. Отчаянно продолжает слушать из «забегаловки» пререкания старших.)

Фернандо-отец. – Хватит! Хватит уже!
Урбано. (Своим.) Все домой!
Роса. – (Эльвире.) Если я связалась с Пепе и мне это вышло боком, то Вас завлек Фернандо!
Эльвира. – Меня никто не завлекал!
Роса. – Фернандо!
Кармина. – Да, Фернандо!
Роса. – И ему удалось. И он такой же хитрый, как Пепе.
Фернандо-отец. – Что?
Урбано. – (Сталкиваясь с ним.) Ясно, что так! В этом они правы! Ты был охотником за приданным. В сущности, как Пепе. Хуже! Потому что ты умел действовать осторожно!
Фернандо-отец. – Я не разобью тебе голову, потому что…!

(Женщины хватаются за них.)

Урбано. Потому что не можешь! Потому что не осмелишься! Но твоему пацану размозжу голову я, если увижу, что он крутиться около Кармины!
Пака. – Правильно! Избавь мою внучку!
Урбано. – (На высоких голосах.) Закончилось! Домой все!

(Грубо их выталкивает.)

Роса. – (Прежде чем зайти.) Паршивая овца!
Кармина. – (Тогда же.) Склочница!
Эльвира. – Скандалистки! Неотесанные!

(Урбано удается заставить зайти своих и закрывает со страшной силой дверь.)

Фернандо-отец. – (Эльвире и Манолину.) Вы, также домой!
Эльвира. – (После того как обдумала, с презрением.) И ты, никудышный!

(Муж смотрит на неё неистово. Она тычком толкает Манолина и закрывает ударом дверь. Трясущийся Фернандо-отец спускается лестницей, с неторопливостью побежденного. Его сын, Фернандо, пересекается с ним испуганным взглядом и прячется. На лестнице тишина. Фернандо-сын прячет голову в руках. Длинная пауза. Кармина-дочь тайком из своей квартиры, бесшумно закрывает дверь. Её лицо не менее раздраженное, чем у Фернандо. Смотрит в проём лестницы, потом с тревогой устремляет взгляд в угол «забегаловки». Робко спускается на несколько ступенек, не переставая смотреть. Фернандо-сын почувствовал её и показывается.)

Фернандо-сын. – Кармина! (Невзирая на то, что ожидала его здесь застать, она не может сдержать тревожного вздоха. Некоторое время они смотрят друг на друга и она немедленно бегом спускается и бросается ему в объятия.) Кармина!..
Кармина-дочь. – Фернандо! Теперь видишь… Теперь видишь, что не получится.
Фернандо-сын. – Вижу, что получится! Ты непременно одолеешь эти мерзости. Что можно иметь общего между ними и нами? Ничего! Они старые и неотесанные. Не понимают… Я буду бороться до победного. Бороться за тебя и за себя. Но ты должна помочь мне, Кармина. Ты должна поверить мне и в нашу любовь.
Кармина-дочь. – Не смогу!
Фернандо-сын. – Сможешь. Сможешь… потому что я умоляю тебя. Мы должны быть сильнее наших родителей. Их победила жизнь. Они ходили тридцать лет, поднимаясь и спускаясь этой лестницей… Делаясь с каждым днем мелочнее и грубее. Но нас не победить этой обстановкой. Нет! Потому что мы уйдем отсюда. Мы поможем друг другу. Ты поможешь мне подняться, вырваться, оставить навсегда этот жалкий дом, эти постоянные ссоры, эту нужду. Ты поможешь мне, правда? Скажи мне, что да, пожалуйста. Скажи мне это!
Кармина-дочь. – Ты нужен мне, Фернандо! Ты не бросишь меня!
Фернандо-сын. – Малышка! (Минуту обнимаются. Потом, он ведет её на первую ступеньку и садит возле стены, присаживаясь рядом. Берутся за руки и восхищаются друг другом.) Кармина, первым делом я начну работать ради тебя. У меня масса планов! (Кармина-мать, выходит из квартиры, проявляя беспокойство, и видит их, рассерженная и обеспокоенная. Они не обращают внимания.) Вырвусь отсюда. Оставлю своих родителей. Я их не люблю. И спасу тебя. Пойдешь со мной. Покинем это злобное и жестокое гнездо.
Кармина-дочь. – Фернандо!

(Фернандо-отец, поднимающийся по лестнице, останавливается, пораженный, выходя на сцену.)

Фернандо-сын. – Да, Кармина. Здесь только жестокость и непонимание для нас. Слушай меня. Если твоя любовь ко мне не закончится, я затею много дел. Сперва я сделаюсь техником. Это не трудно! Через несколько лет я буду отличным техником. Я буду зарабатывать много денег и меня будут добиваться все заводские проектировщики. К тому времени мы уже будем женаты… Будем иметь свой очаг, опрятный и приносящий радость…, лучший чем здесь. Но я не оставлю учёбу из-за этого. Нет, нет, Кармина! К тому времени я стану инженером. Буду лучшим в стране инженером, и ты будешь моей обожаемой женушкой…
Кармина-дочь. – Фернандо! Какое счастье!… Какое счастье!
Фернандо-сын. – Кармина!

(Восхищенно смотрят друг на друга, потом целуются. Родители разглядывают себя и поворачиваются, чтобы посмотреть на тех. Вновь долго разглядывают друг друга. Их взгляды, полные бесконечной меланхолии, пересекаются над пропастью лестницы, не задевая союз детей, тешащий себя иллюзиями.)

Занавес.
Конец.

Антонио Буєро Вальехо. История одной лестницы . (Antonio Buero Vallejo. Historia de una escalera) Драма в трех действиях.
(Премия Лопе де Вега 1949 года)

Перевод с испанского Александра Скромницкого.