A. Скромницкий. “Томатное мороженое”

Моё мороженое, а любимое у меня мороженое – томатное, с бухты-барахты взяло и заговорило, как только я его достал из морозильника-лотка на углу Красноармейской и Толстого. Помню ещё, что заплатил за него 75 копеек. Беру стаканчик, а оттуда голос:
– Ну что, родненький, проголодался?
-…
– Значит так, дорогой: коли кушать меня собрался, то поторопись, скоро таять начну и сила моя исчезнет. Один раз откусишь – по-другому мир увидишь.
Услышал я это, когда подносил к губам бледно-красную сладость, а потому не успел осознать, как откусил чуточку. Так или не так, а почувствовал – силы забурлили, резвости прибавилось, контроля поуменьшилось. Словом, преобразился.
Тут меня осенило, какое счастье привалило. Я и спрашиваю у мороженого:
– Стало быть, ты не простое?
– Самое что ни на есть простое.
– А как же это ты разговариваешь да чудеса творишь?
– Также как и ты.
– Но я-то чудес творить не умею, – и почему-то рассмеялся.
– И ты умеешь.
– Да как?
– А очень просто. Откусив холодный кусочек, ты перенял мои особенности. Оглянись вокруг: что увидишь?
Я оглянулся: и меня как обухом по голове; вокруг стояли искаженные и в то же время правильные строения: вместо банка на углу стояла обыкновенная в пять этажей прозрачная банка, внутри которой вперемежку лежали купюры банкнот и золотых слитков, в банке ползали между денежками людишки, и копошились в этом ворохе, как букашки в густой траве. Магазин «Фото» был большим фотоаппаратом и сквозь объектив видно было, как внутри запечатлевается снимок. Любой, кто к нему подходил, получал свой снимок, и таким образом внутри камеры складывались снимки прохожих. Все прохожие за последние 50 лет были разбиты по полочкам: усатые возле усатых, курносые возле курносых. Салон «Одежда» были восьмиэтажными брюками и народ карабкался по брючинам, пытаясь найти подходящее место, самое красивое и неповторимое. Авиакассы летали над улицей, имели широкие крылья и даже фюзеляж. Как только желающий хотел приобрести билет, кассы подлетали, хватали несчастного и тот исчезал в облаках, пока его не выбрасывало где-нибудь в Танзании или Антарктике, чаще всего поближе к пингвинам.
Особо отличались бары и рестораны: оттуда валил клубами сигарный дым и этот дым подхватывал какого-нибудь зеваку под руки, затаскивал внутрь, где его пичкали всякой заморской всячиной, пока тот не объедался и не надувался как баскетбольный мяч. Потом его поливали разными сортами варёной и жареной музыки. Промокший от звуков и закопченный разговорами зевака ровно в полночь в битком набитом заведении, сделанном, между прочим, из обыкновенной металлической кастрюли.
«Ну, – думаю, – попал я в передрягу».
Спрашиваю:
– А обратно вернуть мир можно?
– Зачем тебе? Раньше серенько было, а теперь вон как!
– Неловко мне: как с ног на голову.
– Привыкнешь.
– Не за один день.
– Твоя правда. Потому сделай так: занеси меня домой, поставь в холодильник и как только поймёшь, что пора что-то менять, откуси кусочек и снова преобразишься, а под вечер старое будешь видеть.
– Годиться.
Теперь я владел самым что ни на есть секретным оружием.
На следующий день я подошёл к школе. Это была толстая книжка. На каждой её странице размещался класс со всеми его учениками: учитель занимал место номера страницы, а ученики – все. Буквы были маленькие и большие; первоклашки, одиннадцатиклассники.
Буквы были худенькие и толстые, курносые и кудрявые, все сидели перед учителем ровными рядами, по тридцать на класс. Директор школы красовался на титульном листе и часто в позолоте. Педагоги собирались в разделе «Содержание» в порядке своих номеров и тем-наук. Всех несносных ребятишек заносили в сноски, а зубрил и заучек в «Примечания». Родительский совет заседал на в основном тексте, а во вступлении или заключении, но чаще родители вообще в школе-книге не упоминались, и никогда там не появлялись. Уроки рисования всегда проходили на вставках-рисунках, а уроки футбола – на форзацах, впрочем, там же дети сажали деревья на уроках труда, потому форзацы всегда так живописны.
Школа утром открывалась и детишки заполняли классы, пробежавшись на переменах по всем листам, поиграв в прятки. Днём ребятишки с шумом ломились из школы и школа закрывалась.

Мне ничего не оставалось делать, как бежать смотреть, что ещё бывает чудесного…

[24.12.2004. Киев]