А. Скромницкий. “Винный город”

А. Скромницкий. “Винный город”

– Заверните мне, пожалуйста, две… нет, три… – гнусавым голосом, требовательно проговорил мальчик десяти-двенадцати лет. Он стоял перед прилавком, его его стёртые у коленок штанишки бросились бы в глаза растолстевшей продавщицы, но она возилась с бутылками водки, которые покупал мальчишка. Женщину совсем не удивляли слова покупателя: «Мне водку!» Может, её муженёкдавно заваливает домой с разэтакой рожей «поди-тронь», напичканой двумя литрами добротного, прохладного пива, и она свыклась с мыслью, или, что вернее, с «алкашкой», что уже не обращает внимания на метушню за пределами её мирка.
«Ничего, что так жарко и душно, нечего жаловаться», – убеждает себя продавщица. – «Сегодня всего лишь шестое число, а июль ещё весь впереди, так что нечего хныкать. Будь я сейчас в родной Раздельной, а не в Одессе, точно бы маялась от жары. От жары и безработицы». Тебе ещё чего? – безучастно выдала продавщица мальчугану «заготовку» торгового деятеля. У торгового деятеля всегда есть набор заготовок, как и у политического деятеля.
– Да. И ещё одну ириску. Три бутылки водки и ириску. – очень спокойно произнёс малыш.
Глаза у женщины сначала расширились, брови приподнялись – она удивилась столь странной закупке. Вот уж её муженёк никогда, ни-ко-гда так бы не поступил. Мальчик её серьёзно удивил.
Что было дальше мне ниезвестно; я вышел из магазина на углу улицы Преображенской и подался в сторону рынка. На перекрёстке ещё какой-то улицы я чуть не натолкнулся на рстеряных девушек. Их было две. Ничего не произошло, но только меткий взгляд сразу выделил из общей картины два очаровательных глаза. Глаза у девушки были по-настоящему запоминающимися. Девушки остановили проходящего дедулю в убогом сюртучке и что-то спросили. Что ж, дедуля, ты оказался удачливым. Секунду-две глаза приятно отразились на фоне чего-то бесконечно голубого.
«Пора, брат, пора», – сказал я себе и двинул дальше тротуаром.
«Хорошо, что скоро поезд; кажется, уже подустал, да и солнце шкварит беспощадно. Найти бы свободную скамеечкув парке, где стоит терпеливый к морозам, жаре, дождям, выхлопным газам и хулиганам ленин. Решено: там и передохну». – заключил я и через пять минут тихо расположился в тени деревьев.
Не прошло и минуты, как мне ко мне попросились подсесть две молодые, загоревшие ровным загаром, девушки.
Я несказанно внутренне рад: простенькое, но потрясающее голубое платьице элегантно обрисовывало молодую, красивую фигурку. И глаза были те же, недавно врезаные в память. Хорошая случайность. Люблю такие случайности, в особенности когда её зовут Юлией!
Тридцать минут коротенького знакомства и меня почётно удостои лиличным адресом. Чувствуешь себя участником последних Олимпийских игр в Сиднее и вот-вот прозвучит гимн, оозначающий только одно – тебе идти коротким путём к пьедесталу, подняться на самую высшую ступеньку, получить золотую медаль из рук самого шефа МОК Хуана Антонио Самаранча, вспомнить маму, стряхнуть слезу, повертеть медальку в руках. Э-э, а почему это она не блестит и какая-то белая, с какими-то ровными буквочками? Ах, в самом деле, это же бумажечка с её адресом в Виннице.
Я бы попросту забыл о ней, ведь прошло почти две недели, если бы не напомнили мои друзья. Да, они долго сердились на меня: «Экая ты (тут безусловно поработал цензор), обещал написать, а сам забыл. Это же никуда не годится». И правда, друзей надо слушать и написать. Но вся беда в том, что я совершенно не умею писать, из-за того, что меня выкинули из третьего класса школы за неуспеваемость, хотя я с отличием закончил детский сад; их, этих школьных бюрократов, это даже не поставило на колени передо мной. Они считали себя взрослыми. Затем годы работы кочегаром в тепловозе. Ох и научился я матюкаться. Очень богатая у меня была речь, жалко многие не понимали всех красок моей рабочей речи.Бывало Петруха – я работал с ним в паре – вытаскивая раскалённые угли на своей кривой лопате с обрубленым кончиком, рассыпал их по полу, и большую часть он, конечно, ронял мне на голые ноги. В общем, что я мог сказать на его странности: «Петя, ну ты в самом деле, что творишь?» – где-то так, только я умудрялся всё произноситьь нелитературным образом и даже «Петя» я делал как-то матерным словом. Правда, он не обижался, куда ему обижаться, всё-таки три удара правой в челюсть и два удара левой под дых и в затылок. Нет, он не обижался.
Потом радота в пивном баре. Пивном потому, что там пили водку. Я не могу объяснить почему так, но было именно так. Больше всего мне нравилось, что в баре собиралсоь много девчонок из соседствующей поблизости школы. Уверенно могу заявить, все экзамены девчонки, как, впрочем, и парни, сдавали в Нашем баре. Я очень этим гордился тогда. Подумать только, они все стали женщинами, благодаря непосредственному участию в их жизни нашего бара. И это не закончив школы! Тут творилась история. История моего города, моего народа, моей нации. О да, я понимал это уже тогда. Необязательно закончитьшколу, чтобы понять это. Тут были великие бои. Я как-то слышал о древних греках, македонянах, персах, римлянах, карфагенцах, – к нам часто заходили студенты, – но у нас было похлеще. Свой Александр Македонский – Сашка Македончик вырубил с одного удара Дария Первого – Дарика Персикова, когда тот перепил водки «Абсолют» и нездорово (даже мне так показалось) навалился на столик, где мило беседовала компания Сашки македончика, и он, Дарик, захватил своей тушей половину стола, если не весь. Кому бы это понравилось?
Страшной была битва Ганнибала – Ганика Балиева со Сципионом – Сципиком, или Стёпой Африковым. Ух, тут летели стулья, столы. Всё объяснялось просто: папа у Ганика был владельцем судоремонтного завода, а у Стёпы отец – полковник милиции в отделе по борьбе с организованой преступностью. Ганик не любил ментов, Стёпа не любил никого. А вопросы ремонта и ответственности быстро уладили… за счёт папы Ганика. Никто не возражал.
Были у нас и свой Наполеончик – Назар Полевой, и Гитрел – Адам Шитлер, и Сталин – Вадим Сталин, и Ленин – Женька, дружок всем хорошо и везде известной Лены. Войны и по сей день не прекращаются.
У нас даже был свой орган печати. Каждый вечер достаточно подробно кем-то записывалсяя, и потом утром – кто мог дотянуть до утра – читал «Криминальную хронику» местной газетёнки. Все дружно смеялись. Я тоже тогда смеялся.
Пока не попал после очередной битвы в больницу, где лежал с переломанными ногами, выбитыми глазами, выжженной кожей на голове – черт! даже волосы выжгли, гады! Но я на битву не в обиде, волосы мне выжгли в больнице, хмельной врач после народного гуляния в честь дня Независимости ненароком вылил на меня непонятную, едкую смесь. Ох и жгло, ох и жгло! Печёт, до сих пор печет, если ветер подует. Но волосы, слава богу, отросли. Наверное чудом. Ноги через шесть месяцев чуть не ампутировали адским способом. Не хочу упоминать. Зрения я также чуть не лишился, правую руку каждые пять минут сводит судоргой и её клинит. Так что мне 23 года, я мог быть инвалидом без ног, почти без рук, слеп, плешив и очень, очень добр к людям. Особенно я уважаю деньги, ведь на них можно сделать всё и купить всё, что угодно: мои глаза, ноги, волосы, руки, образование, усердие, любовь, доброту, уважение, жизнь, детей, жену, родителей, первый поцелуй, первый день молодого месяца, тепло души, надёжную спину друга, защиту от бед и надежду.
Но и это не всё. Долгие годы я вообще нигде не работал. За это я в особенности уважаю деньги. И как-то я заметил (что для меня небывалая роскошь: следить за собой, сознавать) за деньги нельзя купить себе работу, труд, постоянный, здоровый труд, чтобы заниматься полезным и приятным, и постоянно что-нибудь заканчивать, завершать. Это оказалось невозможным. Я не ломал себе голову над этим, ведь для этого нужно было окончить десять лет школы, а у меня за плечами было три.
Теперь скитаюсь по миру. Мир оказался маленьким. На карте большого маштаба на Украину можно положить копеечную монетуи зелёной страны как не бывало. Мир не больше копеечной монетки и стоит столько же, по крайней мере не больше. Перешагнуть границу – преступление: там обращаются другие монетки, а люди, люди те же. Знать пять-шесть иностранных языков, уметь общаться с иностранцами и не иметь разрешения перешагнуть копеечную монетку, т.е. границу – это нормально.Дешёвая металлическая клетка. Нет, я понимаю, многие люди ограничиваются своим селом или городом и только тупо смотрят на мир через голубой стекляный квадратик – экран телевизора; сидят себе на креслах, диванах и… и ничего, ничего не происходит. Конечно, если бы стулья, диваны были бы живыми и могли говорить, они бы непременно перво-наперво вскрикнули бы от боли, боли причиняемой постоянным давлением на их поверхность, и они бы долго плакали, если не от мучений, то из сожаления, что мы такие, некогда подвижные, ныне всё больше и больше мертвеем, сидя где-нибудь часами. Часами, месяцами, годами, жизнями.
Странно, откуда я набрался подобных мыслей? Понятия не имею. Не любил сидеть, а искать, исследовать, допытываться, выяснять, узнавать. И рисовать.
……..
[23.07.02. Киев]