А. Скромницкий. “Из окна общего вагона”

А. Скромницкий. “Из окна общего вагона”

Предисловие.
Эта повесть – разговор Человека с Историей.
Истории нет нашей или не нашей,
История для всех одна.
Вам ведь, читающим, всегда кажется, что автор непременно должен быть участником тех или иных событий, им описываемых? И потому автор, по-вашему, никакой не создатель, творитель, а обыкновенный, чахленький писака. Но передо мной стояла важная задача при создании этого произведения – быть художником, писать картину с мельчайшими, неповторимыми подробностями и в тоже время не учавствовать в «баталиях». Дело сложное и долго не спорилось, пока выход не был найден: я применил метод психологического критического самоанализа. Он не вполне отвечает внешней действительной жизни, но полностью определяет внутреннюю суть человека. Мало кто говорит о том, с чем ему приходится внутренне бороться, а ведь это есть и это строительный кран, который ставит здания нашего поведения, образа мыслей, речей, действий, поступков. Это метод восприятия действительности. Художнику же наоборот необходимо было бы отказаться от любого вмешательства в происходящее, как то: не поправлять огрехи отдельных предметов или их групп, не затушевывать, не украшать, не усиливать значение слабых и малозначительных деталей и не ослаблять, не затемнять основные предметы и многое другое. Поэтому картина предстанет такая, какой была на период работы, где отражены и ветер завывающий и дряблый шелест листьев и боль несусветная и тихая радость, краски дня и ночи, жизни и смерти, – впрочем, что поместилось, то и будет. Художник, автор, будет только рисовать, а уж что из этого получится, смотрите сами.
Это первый этап в становлении истинно художественной литературы: художник в произведении не имеет никакого активного участия, он не вносит изменений, а только рисует. Следующим этапом должен стать художник, сам активно, смело действующий, творящий уже не только картину, т.е. полотно с красками, но и объективный мир. Это будет более высокий уровень, но ещё не высочайший…
1.
Я в Алуште. Город этот молодой, ему всего 100 лет, как твердит широкий плакат, заботливо размещенный на трассе Симферополь-Алушта местной местной администрацией у самого въезда в курортный город. Другой такой плакату белой колонной арки приморского парка. Виток истории сделал однако смешную приписку на плакате тем же крупным шрифтом, а именно: «КРЕПОСТИ АЛУСТОН 1450 ЛЕТ». Значит он всё-таки старый?» – подумает приезжий. Как бы там ни было, приезжий всё одно не узнает правды, к тому же у него иные цели. У меня, например, была определённая цель – отдохнуть у моря, загорая и плавая, поправить свою физическую форму и поглазеть на многонациональный рассол, то бишь окрошку…
Судя по мыслям, мне не мешало бы перекусить, что я и сделал, правда, к концу дня. К моим услугам были десятки питейных и столовых заведений, кафе, ресторанов, закусочных, магазинов. Ресторан я отбросил сразу (кто ест в ресторане?!), магазины тоже (я не готовить сюда приехал), а выбрал «пельменную» с ярко-красными столами и растрёпанными, вялыми поварами. От набережной она отстояла в ста метрах и умостилась у края тролейбусной станции, близь кинотеатра. В пельменной за барной стойкой была немолодая женщина. Не отрываясь от своих записей, она спросила:
– Что будете заказывать?
Я сделал заказ. Громкий крик барменши известил поваров о моём заказе и мне предложили присесть за столиком.
Багровый цвет столика несколько разворушил спящие нервы.
Хм, а неплохо я выбил себе комнатушку, быстро и без проблем. Сейчас половина пятого, а жильё я нашел в одиннадцать. Да, забавный здесь рынок недвижимости. Мой микроавтобус остановился у автовокзала. И только ты ступишь на землю алушты, как на тебя налетят бабушки-старушки, предлагающие домик у моря, все удобства и т.д. Всего за 5 долларов с человека. При таких условиях я решил сам поискать себе жильё подешевле и пошел в направлении моря. Повернув в второй переулок налево, я, не долго думая, зашел во дворик через салатовые металические ворота. Во дворе был низенький сад из фруктовых деревьев и винограда, но людей не было. Не оставалось ничего другого, как рассмотреть усадьбу: одноэтажный, но высокий, просторный домик слева, дверь закрыта, движения нет; пристройка справа в виде отдельной кухни, поменьше и попроще сооруженной, напоминает папиросу, длинную и пустую, с открытой дверью; и домик приземистый передо мной, с углами, поворотами, добавлениями, тоже с открытой дверью, занавешеной желтой полосой ткани.
– Есть кто живой? – выкрикнул я, чуточку улыбнувшись.
Из проёма справа вышел дедуган лет шестидесяти в майку, довольно чистой, в шортах и с доброй улыбкой (если можно назвать доброй улыбку человека, постоянно живущего впроголодь и ожидающего «залётного» туриста). У дедугана была сбитая фигура, плотная, увесистая, походка медленная и важная; казалось, будто он ухмыляется и знает всё на свете.
– День добрый! А хозяева есть?
– Хозяин?.. хм… он самый и есть. – простодушно ответил старичек.
Вот и отлично.- прибавил я. Я знал одну особенность вот в таких конурках, хоть и больших, но не достаточно отвечающим моим требованиям – в них никогда не бывает мест на одного человекаю Этим я и поинтересовался. – Есть у Вас комната на одного?
Старик покачал головой и ответил:
Э-э, на одного нету. У меня тут на три, на четыре, на пять. На одного нету. – дедуган понял, что рыба от него ушла, но сохранил прежний участливый тон.
– Что и на двоих нет мест?
– И на двоих нету.
– А сколько стоит у Вас одно место?
– Пять долларов.
– Долларах? Мне как-то удобнее в гривнах…
– В гривнах – 25. – не останавливая разговора, пересчитал старичок.
– А у Вас здесь, в Алуште, что, вообще, нет мест для одного отдыхающего?
Старик задумался:
– В одиночку дикарём сейчас почти не ездят, всё больше семьями.
– А раньше-то, знать, много ездило одиночек?
– Куда больше, раньше только одиночки и ездили.
Теперь я призадумался. Через несколько секунд возобновил разговор:
– Так здесь по соседству тоже нельзя найти дляменя жильё?
Тут в основном рассчитано на большие группы, кто на машине, кто и на двух.
– ну что ж, жаль. И спасибо. – Я распрощался с приветливым стариком и покинул тенистый дворик.
Где-то с час я обходил город в надежде добыть укрытие. Картонные и деревянные дочточки на заборах домов сообщали о хорошем жилье с гаражем, недорого. Машины у меня нет, недорого да не для меня, и ещё не известно чем оно хорошее. Тут меня осенило: надо вернуться на рынок недвижимости к бабулькам, авось, чего предложат; искать ноги оббивая о пороги, ненадобно. Так и поступил.
Сердобольные старушки кучкой сбились возле автовокзала, все до одной выглядывали новый автобус, минут пять назад спускавшийся с перевала у горы Чатырдага.
Я неприметно втиснулся в ряды биржи старушек и, бросив вопрос, застал их врасплох:
– Бабоньки, признавайтесь, есть ли одна комната на одного человека?
Как голуби на хлеб, так и биржевики на меня:
– Тебе на сколько….
– Пятьнадцять…
– Пошли отойдём…
– Так ты один?…
– Есть, сынок, есть.
Такой посыпался ворох предложений. Крашеная, тёмно-рыженькая старушка была особенно активна: подскочила сбоку, схватилась за мой локоть и приговаривая «пойдем, пойдем», отвела меня в сторону, подальше от лишних глаз.
– Достаточно отошли, теперь никто не услышит. – посмеиваясь, я притормозил бабульку. – Так сколько стоит комната?
– А сколько ты дашь? – чуть лукаво ответила старушка.
– Только что говорили пятнадцать гривень. – я точно не помнил гривен ли, кто-то сказал, но я решил, что так мне будет удобней.
Старушка, маленькая ростом, с выпуклыми глазами и каким-то скрипящим голосом, поняла, что деваться некуда, а потому согласилась.
– Ладно, пошли.
– А далеко?
– Скоро увидишь, рядышком.
– У вас частный дом?
– Что ты! В частном доме эти клетушки-комнатушки набитые кем попало, с очередями в туалет и ванную по утрам, с воем, музыкой по ночам. У меня хорошая комнатка, тихая, спокойная.
– Так где ваш дом, – через минуту, уже с нетерпением переспросил я.
– А вот этот, – и показала на группу самых разных домов. Я ничего не понял и больше не расспрашивал.
Старушка, в своём розовом платье в крапинку, наоборот принялась выжимать из меня сведения:
– А ты откуда?
– Из Киева.
– А! та это рядышком.
– Ничего себе рядышком – 900 км, если не больше.
– Да я имела ввиду – Украина: соседи. Это тебе не Урал и не Сибирь.
– Много нынче русских? – справился я о приезжих.
– да тут все русские почти. – старушка не поняли и ответила, сколько русских проживает постоянно в Алуште.
– Да нет, москвичей много понаехало?
– Не знаю… маловато… раньше больше было.
– Раньше?
– Во времена Союза их столько было: все санатории и пансионаты были забиты, мест не было, пляжи – ступить негде.
– А белорусов, там… молдаван?
– Белорусов? Этих много, а молдаван что-то я не видела. Тебя как зовут? – быстро переменила тему старушка.
– Андрей. А Вас?
– Лидия Александровна.
Минут десять мы поднимались вгору и дошли до высокоэтажного дома, это и был её дом по улице 60-летия СССР, 8. Здание стояло на одной из самых высоких точек Алушты. Обернувшись, я увидел долину, в которой теснился город между двух холмов, зажимающие его спарва и слева. Посередине серебрилось в лучах немилосердного солнца море. Голубой в дымке горизонт едва очерчивал границу неба и тверди морской.
Но я поспешил за старушкой.
– Я забыла дома электронный ключ от лифта, мы бы не поднималсь лестницей. – сказала женщина. Мы действительно поднимались лестницей.
– Какой ключ?
– Чтобы ездить лифтом, нам, жильцам, выдали электронные ключи. Чтоб зря не ездили.
– Понятно. На каком вы этаже живёте?
– На девятом.
«Ого», – подумал я.
– Это ничего, я дам тебе ключ, он у меня один, я тебе дам.
Спустя время я разместился в одной из комнат квартиры хозяйки. Всего комнат было две, и мне определили ту, которая у них постоянно сдаётся – маленькую, удалённую. В ней было светло и удобно: светлый тон обоев, белая деревянная дверь, диванчик с красным покрывальцем у стены справа (дверь, когда открываешь её, упиралась об этот диван), столик кабинетный и два стула у той же стены дальше, у самого окна; кровать узкая и коротка слева у стены, у окна широкая раскладная диван-кровать; на полу и на левой стене по ковру, старенькому, с геометрическим, неопределенным рисунком. Ещё над стулом, прижатым диванчиком и столом, висела картина, промышленного образца с переливающимся под разными углами металлическими цветами в золотой рамочке.У нижнего правого края покрывающее стекло было треснуто и молниями-пауками расходились трещины.
Мне хозяйка предложила принять душ, ведь я под рюкзаком весь промок от пота.
– Хорошо, – ответил я.
– Сегодня воскресенье, есть горячая вода. Горячая вода нам подаётся раз на семь дней. Так что тебе повезло. – участливо сообщила хозяйка.
И вправду повезло. Нельзя упускать удобный случай. Я не обращаю внимания на удобные случаи, но когда они так напрашиваются, отказаться не могу.
Я расситался с хозяйкой за своё пребывание в семь дней и собрался принять душ. Тут только я заметил, что по квартире шныряет мальчишка шести-семи лет. «Старнный какой-то», – было первой моей мыслью. Молчит и наблюдает, чувство, будто копается в тебе, зачерпнёт лопатой и дальше смотрит, дырявит насквозь, взгляд холодный, тупой.
– Привет. – я ему дружелюбно. В ответ ни слова. Покрутился, повертелся, опять посмотрел, не посмотрел, скорей подсмотрел из позиции, чтоб его не обнаружили; и убежал к бабушке на лоджию. «Странный, но, кажется, мирный», – заключил я.
Освежившись, побрившись, я лёг спать от усталости. Мне казалось, что я познакомился со всеми предметами своей комнаты, однако ошибся. Такое становится грозной явью только перед сном: грохочущие мерно, надоедливо, как проклятье иноверца в чужой земле – стенные часы над столом. «Да ну их к черту! И не под такой барабанный бой засыпали» – и я вмиг отключился с памятью о двух стрелках на циферблате. Показывало два по полудню.
Меня поразило то, что когда я повернулся глянуть на часы, постоянно имея перед глазами «два по полудню» – было четыре по полудню. Ага, значит моя старушка, машина времени работает! Уже, если честно, хотел сдавать как хлам на переработку. Вижу, что поторопился бы.
Мой заказ принесли; с превеликим удовольствием расправился со всеми пунктами и хапил соком грейпфрута.
Из пельменной я направился к набережной испробовать вкус моря, покувыркаться в его волнах и прочее, о чём любезно умолчу.
Тридцать минут от снимаемой комнаты и до моря – вот ежедневный, повторяемый трижды или четырежды на день, аттракцион. Для этого есть всё необходимое: афитеатр городской долины и я – маленький клоун. Зрителями являлись окрестные дома и… памятники. Их, памятников, бвло не то чтобы и много, нет, но они всегда на своём месте. Ещё когда я спускался к морю, я обратил внимание на монолитную плоскую белую каменную плиту, выдолбленные резцом буквы на которой указывали на значительную историческую веху из жизни обывателей города. К тому же на этой основной улице это был единственный остаток прошлого, осколок минувших замеченых лет. Плита гласила: «такой-то, бывший тем-то, за то-то тогда-то РАССТРЕЛЯН». Я запомнил лишь последнее слово, и теперь, прогуливаясь вечерней, огнистой Алуштой, начал невольно прокручивать это слово – «расстрелян». Что ж тут творилось в прошлом? И почему я не обратил внимание на имя казнённого и причину столь суровой меры успокоения души? Завтра же разберусь кто и как его?
Меня носило между лавочек, приторговывающих разными поделками, безделушками, между забегаловок, скрытых под деревьями парковой аллеи, я толкался между людей, гуляющих и развлекающих, праздношатающихся и праздношатающих, – но меня не покидало слово с каменной плиты.
Чувствуя, что развеятся я, пожалуй, окончательно не смогу, подался обратно, говоря языкам придворных «возлечь и опочить».
Следующий день мало чем отличался от предыдущего, кроме разве что трёх вещей.
Первая: я узнал, что на памятнике было написано о ком-то, кто воглавил местный Совет во время революции и пострадал (опять забыл кто и почему); вторая: не узенькой полосочке берега, усыпанной щебёнкой, обменялся знаками приветствия с одной милой девушкой по имени Таня, в ярко-желтом купальнике и оформлении строгих родителей; третья: обнаружил новый осколок прошлого, сооруженный в Приморском парке памятник в виде стеллы со звездой.
Головной боли прибавилось, да я не сплаховал.
Первая…
Родителей девушки я предусмотрительно оставлял на берегу, а её зазывал подальше в море. Жаль, она не умеет плавать. Кто бы подумал!.
Барахтаясь в воде, я её спрашиваю:
– Откуда же ты?
– Из Брянска.
– Выходит, Россия. У вас там что речки нет, что ты плавать не умеешь?
– Речка есть – Десна. Глубины боюсь.
– Десна ведь почти и в моём горде течёт. – обрадованно говорю я, завязывая таким образом беседу. – Она у нас возле Киева в Днепр впадает. Асколько тебе лет?
– Восемнадцать. – разбрасывая брызги, веселясь и забавляясь, отвечает девушка. Белая пена медленно сходит с её красивых плечь, окружив воздушными переливающимися пузырьками упругую, хорошо очерченную грудь. Древнегреческий ли скульптор поработал или мне так почудилось, но она была великолепна.
– А тебе?
– Двадцать четыре.
Мы бы не угомонились друг дружку гонять, если бы вода была потеплее. Чтобы не простыть совершенно, Таня вышла из моря, я, в свою очередь, продолжал разминать своё тело, плавая на коротких дистанциях.
До самого вечера мы больше не общались. Таня с родителями и какой-то группой отдыхающих ушли много раньше моего.
Девушка она была приятной блондинкой с серыми глазами и приветливой улыбкой, обнажавшей белоснежные зубы, волосы у нею вились и доставали плечей. Её округлые бёдра имели отличительную особенность – они не могли не понравиться. Тонкая талия, высокая шея, ямочки на щеках делали её если не прекрасной, то однозначно симпатичной. Непривычный акцент нечернозёмной зоны России несколько портил картину. «И почему обязательно коверкать слова? Могли бы меньше «акать» и растягивать гласные» – посыпал солью на общее впечатление. Однако, остался доволен сегодняшним знакомством.
Вторую головную боль – именно стеллу со звездой – я уладил следующим образом.
Чтобы не мучить себя в дальнейшем, я обошёл со всех сторон этот довольно высокий четырехгранный бежевый столб, узкий сверху и более широкий к низу, стоящий на постаменте. Звезда прикреплялась на макушке. Массивная, внушительная, красная как рубин. Постамент тёмно-серый, украшенный с четырех сторон каменными вазами. На нём черным по белому высечено: «В честь борцов, погибших за установление власти Советов». Это центральный монумент города. Пожалуй, бессоные ночи меня больше не будут беспокоить. И я так думал! Покончив с памятниками, я предался услаждающим прогулкам вдоль берега моря. Легкий прохлодительный морской бриз, предзакатное небо, спокойное море и дорога… Да когда же она закончится! Усыпанная торговыми палатками, ей нет конца. Уже и рабочий посёлок позади, а люди заполняют набережную со всех сторон, беспрерывно. Откуда они берутся? Кругом горы! Секрет в том, что в горах-то и построены все здешние здания.
О, передо мной выросла на глазах гора Кастель! Тупик. Шутя я сказал себе: «Человек! Не все дороги ведут в рай. Пора возвращаться». Без приключений добрался в цетнр Алушты.
[06.08.02. Киев]
——–
(Вставка к повести «Из окна общего вагона»)
– Чей же он Крым: украинский, русский, татарский?
– Кто владеет им, тому он и принадлежит, так выходит? Вижу ты не шибко-то в истории разбираешься. Али думаешь, кому он принадлежал ранее, тому и власть отдай? Плохо, очень плохо. Чему вас в школах учат? Хотя догадываюсь: ничему. По всемирной литературе, уверен, читали русских классиков, в довесок к ним кой-чего из сокровищницы европейской и северо-американской културы. И кого же ещё?
– Пожалуй, что больше никого.
– И что ты хочешь? Как ты поймёшь остальную часть земного шара, воспитываясь на образца своей паневропейской цивилизации? Прочитай историю Востока, какого хошь: мусульманского, индуистского, буддистского, сионистского, любого. А их литература! Это же драгоценности, впрочем, втоптанные армейскими сапогами и издробленные в пыль лучшим высокотехнологическим оружием. Ты спрашиваешь, чей Крым должен быть. А чей он был прежде, многие века до этого? Украиной, Польшей, Францией, Египтом, Грецией, Южной Африкой от силы владели три, четыре, может, пять других сильных народов на протяжении веков и тысячелетий, и то прослеживается одни и тот же автохтон, сохраняющий свой язык, верования, культуру. Кто-то их терял, кто-то нет; терявшие либо восстанавливали минувшие традиции либо принимали новый облик. А что творилось здесь, в Крыму? Кто здесь жил? Это киммерийцы, скифы, сарматы, древние греки Эллады, какой-то синтезированный народ тавров, греки Византии, готы, аланы, опять же сплав из них, выразившийся в странах Готии, Дори, Феодоро, потом хозары, армяне, половцы-кипчаки, русичи и киевские и московские, печенеги, монголы, генуэзцы, татары, турки, калмыки, русские, были иудеи, смесь из них и греко-гото-аланами – караимы, украинцы. Маловато? И это на клочке земли в 27 тыс. км кв.! Это похлеще Палестины, где два-три народа не могут разминуться на большей территории уже долгие годы. Думаю, теперь ясно, что твой вопрос отдаёт обывательским подходом к Крыму в частности и к истории вообще?
[09.08.02. Киев]