Часть вторая.
Спор. Детство. Сон.
Продолжим наше предложенье.
Я не ввожу вас в заблужденье,
Что часто делал для себя
И как мне кажется, любя
Терзал сердечко в чьей-то груди…
Но будет, будет!
Захлестнуло,
Разбудило:
Пять минут мы были вместе,
Пять минут бежали долго.
И за окном, взмахнув крылом, на синем небе летела иволга.
Куда, куда покинула гнездышко?! Лет триста-двести
На том же месте
Лежала пустынь: два деревца,
Четыре блюдца-озерца,
Лазурь небесную скрывая,
И звезды скорбные снимая,
Топит.
А дождь кропит.
Здесь ждут кого-то:
Сынишку мать назад молила.
Тут иволга крылом взвела
И горьку песню разнесет,
Видать, чрез весь полет
К нему! “Ну, где же ты!”
А он молчит, –
Нет, не забыт.
“И если с другом ты,
Прости, не буду я тужить,
Я рада буду жить”.
Стонала мать по русому Сережке,
Ушедшему на юг.
На плечи вскинувши бурдюк,
Сергей, весёлая душа, в песке
Влачился половецком следом хану.
Вы, может быть, невольно улыбнулись стану:
Татары и земли с половецким-то названьем!
Но на Руси живали с запозданьем,
Давали имена на право и налево,
Туда-сюда и эдак лет на двести-триста устарела
Система тамошних наук.
А паутиною незнаний огромный ползает паук;
Любые поиски, исканья он ловит, ест и много сыт.
Ах, скажите: “Бандит!”
Нет, монополист,
Всем говорит, что бел и чист.
Ну, в общем, поняли,
Что наше государство под властью жирненьких царьков
И чахло-высыхало до одних подков.
Немногие пещерами ходили,
Темно,
Душно,
На лучик света лучшие рвались,
И попадались:
Кто палачу,
Кто чужачу.
Один, с тех пор,
Заблудший у татар.
Сменилась ночь, сменился день,
Потом еще два раза. Сейчас луна бросает тень на
Путников двоих; за ними стадо лошадей,
Рать воинов – и уж минули днепровских заводей.
“Сергей!
Ты человек ученый, мне скажи,
Среди холмов, что за народ валахи?”
“Все неучи, но сказочно богаты.
Чем? Хозяйства все во злате,
Вина не маленькие бочки, где!
Огромнейший подвал при каждой хате. Везде
Сады и винограды –
Дары природы
Трудолюбивыми руками
Под зиму бережно сбирают;
Сырами, мясом обрастают,
Не будь все дураками,
Давно бы правили мирами.
Но грабить их немного неудобно:
Все хаты одиноки, далеки;
На двор заедешь: там, что днем, что ночью хозяева пьяны подобно
Скифам древним, так говорили греки.
Ну, перережете вы всех,
А кто продаст вам вина мех?
Купечество ли – знаешь – вещь благая,
Огнем сожечь – и вотушки – нагая”.
“Так, что же делать, мой советник?”
“Власть над землями и народами – цветник,
А ты садовник: стриги ненужные побеги,
Сажай и береги
Своё, ищи диковинных растений:
Привьются здесь, так хорошо,
А нет – терять не надо бдений,
И полон твой амбар под борошно”.
“В крови играет жатвы время:
Мы на коня и ноги в стремя –
Спешим подмять запасы чьи-то поскорей”.
Так размышляя о судьбе народов,
Наш юный Сергий-безбородов
Чеканил следущий доклад:
“Ты, хан, силен и знатен – сущий клад,
Помысли лучше, как нам быть:
Войною дальше йдти или остыть?
Чего уж! Цел народ один, другой,
И твой, и их, и даже мой.
Поставишь пост сильнее на границе,
Проверку учинишь в подвластных городицах,
И ступай домой”.
“Ой-ой-ой-ой!
Последний станет мой денёк,
Когда стоять мне у кормила,
Свои же братья засмеют, меня, Громилу!
Ты это брось, Малёк!”
Так спорить можно без конца,
Однако, молодца
Не просто с толку сбить пока.
Они уж начали сердиться, но выход найден: “Спать пора!”
И разбрелись два новых друга кто куда:
Хан нежностям предаться,
Штудент крутой обрыв себе избрав, где в стену плещется вода,
О Родине подумать собирался.
Дрожали веки бесподобно,
Мелькали милые места подробно:
Нарядной выглядела хата:
Окошки вырезные в белой вате;
Дорожка вымощена гладко
Меж кухней, домом в огород украдкой;
Любимой яблони плоды,
И заросли малины-ягоды.
Бывало выбежал за двор
И ну в ярок во весь опор.
А там зеленые холмы
Бурёночек десятками полны,
Пощипывают травку, му да му,
А мы в подземный ход-трубу
По тростянецкому ручью гуськом
За старшим братиком во след ползком.
Ставок – рук человеческих причуда –
И отвесная сбоку груда
Земли белесо-желтоватой,
А в ней стрижи живут ватагой.
Ловили на забаву пескарей и раков,
По зарослям искали сухого камыша и воду пробовали чистых родников.
Проплыли вереницею года –
Студент забыл обратную дорогу навсегда:
Родную хату и село,
И проблеск первои любви ушли на дно
Его задымленной души.
К сей серой глуши
Подступить не всякий может –
Уж очень сильно сердце гложет
Тоска по белым ручкам,
Карим глазкам.
Любовь кристальную вдохнув,
Дыханье пережало будто,
С тех пор, как бросил он невестушку
Одну. Спросивши, не страшась, кукушку,
Сколько жить
Годов, – ответила разок, – по сём и быть.
Дрожащими камнями слезы пролив,
Волнами и рябью ставочек покрыв,
Сергей прошептал еле слышно,
Но дрогнули грозно
Ивовы ветки послушно:
“Новые земли, стоящие розно,
Я посещу непременно;
Врагам приготовлю отравлены стрелы отменно,
А к милому дому я ворочусь;
К любимой в окошко слегка постучусь.
Пусть встретит рыдая,
Пусть впустит кляня.
Отвечу: “Прими, это я!”
Но хватит мечтою безбрежною плыть,
Надежду лелея
По звездам ходить
И беды в бездонье топить!
Луговыми укутавшись цветами,
Ржаное пожевав зерно,
Уснул и план войны представился ему морфейными клубами,
Уж очень характерно.
(Сон)
Война – кровавая скотина – скачет и топчет,
Рогами бодает невинные жертвы.
Не все вокруг мёртвы –
Она ни в какую: сама себе пляшет…
Прорвало где-то дамбу и хлынула рекою кровь, ребятки,
Что намочило пятки.
Как корчилась малютка!
Ей прямиком в животик вонзилась железяка.
Изнемогала старушенция кривая, –
Скотина дальше чешет, под носик напевая.
И может быть, не скрою,
Кому-то вид покажется чумою,
Да только мало боягузов этих.
Рябая кучка начальников военных
Решает на крутой горе
За всех: “В карэ!”
Эх, если бы начальнички не возле дуба сели,
Того, что так опасливо шумит,
А сами б в ряд ступили,
Тогда узнали б, как стрела летит!
Пирует штаб,
Коровушка в крови пасется,
Бормочет помирающий солдат:
“Ах, чтоб вам! На небесах зачтется!”
Холодная, скользкая тварь
На солнышко спинку суёт,
Согласно животным звонарь
На завтрак-похлёбку зовет.
Пробудился Сергей.
Об увиденном ночью, сквозь зубы прорвались словечки
Куда горячей:
“Скоты! Идиоты! Войны ж всегда бесчеловечны!”
Подернув рукав,
Поправив волос завитков белы кудри,
Глубоко вздохнул: “Тут что не мудри,
А хана заставлю поход отложить, хоть он не таков”.
Конец второй части.
[30.10.01г. Киев]