АГУСТИН ДЕ САРАТЕ. ИСТОРИЯ ОТКРЫТИЯ И ЗАВОЕВАНИЯ ПЕРУ (Отрывки)

Агустин де Сарате: 1504 — после 1589

Испанский чиновник, автор известной хроники о завоевании Перу, секретарь Королевского совета Кастилии. В 1543 г. отправился в Перу в свите вице-короля Бласко Нуньеса Велы с целью проведения финансовой инспекции королевской казны. В Перу Сарате попал в самый разгар восстания Гонсало Писарро и участвовал в переговорах новых властей с мятежниками в Лиме. Там же он украдкой начал писать хронику. В 1549 г. вернулся в Испанию. В 1555 г. в Антверпене, находясь на королевской службе с Нидерландах, издал “Историю открытия и завоевания Перу”.

Фрагмент публикуется на русском языке впервые; перевод выполнен по изданию: Cronicas de la conquista del Peru. Mexico. 1957.

Глава

о том, как дон Педро де Альварадо отправился в Перу и что из этого вышло

Завоевав и усмирив Новую Испанию, дон Эрнан Кортес, маркиз дель Валье, прознал еще про одну страну в тех краях, носившую название Гватемала, и послал на ее поиски военачальника по имени дон Педро де Альварадо с отрядом, который завоевал и покорил ее, перенеся и изведав много тягот и опасностей, за что получил в награду от Его Величества пост тамошнего губернатора. И, пребывая в Гватемале, услышал Педро де Альварадо про земли Перу и попросил Его Величество выделить ему какую-то долю богатств, полученных в результате походов, и просьба его была удовлетворена, благодаря чему он смог приняться за дело и, снарядив два корабля, послать кабальеро из Касареса по имени Гарсиа Ольгин, дабы тот открыл земли Перу и захватил на перуанском побережье “языка”. А поскольку Педро де Альварадо принесли радостную весть о том, что губернатор дон Франсиско Писарро завладел большим количеством золота, Педро де Альварадо решил отправиться туда сам, рассуждая, что пока дон Франсиско Писарро и его люди управятся со своими делами в Кахамальке, он успеет добраться до побережья и завоевать город Куско, который, согласно вышесказанному, находился, по мнению Педро де Альварадо, в стороне от провинций, подчиненных дону Франсиско Писарро, в целых двухстах пятидесяти лигах. И, желая наилучшим образом выполнить свое намерение, а также боясь, как бы из Никарагуа не подоспела подмога дону Франсиско Писарро, дон Педро де Альварадо высадился однажды ночью на побережье Никарагуа и захватил силой то ли два, то ли три больших корабля, которые там починяли, дабы затем, нагрузив людьми и лошадьми, отправить в Перу на подмогу губернатору; и посадил Педро де Альварадо на те корабли, а также на суда, прибывшие из Гватемалы, пятьсот пеших и конных воинов, и плыл, пока не добрался до Пуэрто-Вьехо, а оттуда двинулся пешком по дороге, ведущей в Кито; шел вдоль экватора, по долинам и отрогам высоких гор, именуемых Аркабукос, и терпели его [155] люди в пути великий голод и еще большую жажду, ибо столь сильна была нехватка воды, что неизвестно, чем бы все завершилось, не обнаружь они тростник, обладавший чудесным свойством: если его разрезать, то в полом пространстве между узлами найдешь сладкую, очень вкусную воду; а поскольку тростник тот бывает толщиной в ногу взрослого мужчины, в каждом таком куске накапливается обычно более половины асумбре влаги, в которую тростник, благодаря своей особой природе и свойствам, якобы превращает росу, падающую ночью с неба, ведь в краях тех царит засуха и нет ни родников, ни рек. Эта вода помогла войску дона Педро де Альварадо (его людям и лошадям) немного восстановить силы, ибо чудесный тростник произрастает на обширной территории; однако голод, который им пришлось претерпеть, был столь страшен, что они съели немало лошадей, хотя каждая стоила четыре или пять тысяч золотых монет. А еще большую часть пути на них сыпалась сверху очень мелкая горячая пыль, которую, как выяснилось, извергал высокий вулкан, находящийся неподалеку от Кито, столь ужасный, что он опаляет огнем землю на восемьдесят с лишним лиг в округе, а грохот его слышен подчас на сто лиг и более. И во всех селениях, где бы ни проходил дон Педро де Альварадо, следовавший вдоль экватора, он обнаруживал россыпи изумрудов. И вот, проделав такой трудный путь,— а дорогу испанцам пришлось в основном прокладывать себе самим, с топором и мачете в руках,— Педро де Альварадо очутился пред цепью высоких гор, где непрестанно шел снег и стояли сильные холода. И, выбрав, как ему показалось, благоприятный момент, он вознамерился перейти через небольшой горный перевал, и более шестидесяти человек там замерзли, хотя солдаты, готовясь к переходу, надели всю одежду, которую только везли с собой, и бежали бегом, никого не поджидая и не вызволяя товарищей, попавших в беду. И случилось так, что один испанец, взявший в поход свою жену и двух маленьких дочерей, увидел, как жена и дочери, утомившись, сели на землю; поняв, что он не сможет помочь им или унести их на руках, испанец остался вместе с ними, так что все четверо замерзли; он мог спастись, но предпочел погибнуть вместе с семьей. И так, встречаясь со многими трудностями и опасностями, испанцы перебрались через горный хребет, оказавшись по ту сторону перевала, и это было великим счастьем, хотя провинция Кито окружена чрезвычайно высокими и заснеженными горами, между ними расположены долины с умеренным, влажным климатом, где люди живут и возделывают свои поля; и случилось так, что в те времена снега на одной из окрестных гор растаяли, и на долину обрушились потоки воды, настолько огромные и бурные, что они залили и затопили селение Контиега. И несла вода два больших жернова играючи, словно то были не жернова, а куски пробки. [156]

Глава

о том, как столкнулись дон Диего де Альмагро и дон Педро де Алъварадо и что приключилось дальше

Мы уже рассказывали о том, как дон Диего де Альмагро, оставив губернатором провинции Кито капитана Белалькасара (Белалькасар Себастьян де (1495-1551) — испанский конкистадор, участник завоевания Никарагуа (1522—1524 гг.) и походов Франсиско Писарро в Перу; в 1533 г. предпринял поход в провинцию Кито и, преодолев упорное сопротивление индейцев, превратил индейский город Кито в центр испанских владений на территории современного Эквадора; основал город Гуаякиль, проник в верховья реки Кауки, дошел до Боготы и основал город Попайан. В 1539 г. вернулся в Испанию) и не ведая о приходе дона Педро де Альварадо, отправился в Куско, завоевав по пути несколько крепостей и укрепленных поселков, где засели индейцы. Это отняло у него столько времени, что дон Педро де Альварадо успел добраться до провинции Кито. Дон Диего же ничего про то не знал, так как его отделяло от Кито много дней пути, на котором не попадалось ни индейских базаров, ни торговцев-христиан. И вот однажды, завоевывая провинцию Лирибамба, дон Диего перешел вброд реку в очень опасном месте, а сделал он это потому, что туземцы сожгли мосты. И, перейдя реку, дон Диего увидел, что на берегу его поджидает великое множество приготовившихся к бою индейцев, коих он победил, хотя и с большим трудом, ибо наряду с мужчинами сражались индейские женщины, ловко стреляя из пращи. И когда дон Диего пленил индейского вождя, тот сообщил ему, что дон Педро де Альварадо уже добрался до их краев и находится всего в пятнадцати лигах оттуда, осаждая крепость, в которой засел индейский предводитель по имени Санасопаги. И, узнав про то, дон Диего отправил на разведку семерых всадников, а люди дона Педро схватили их, но потом отпустили, и дон Педро разбил свой лагерь всего в пяти лигах от лагеря дона Диего. Когда слух о том дошел до дона Диего де Альмагро, он, видя, сколь большим преимуществом располагает его враг, решил вернуться в Куско, взяв с собой лишь двадцать пять верховых; остальных же он хотел оставить с капитаном Белалькасаром, дабы они защищали сию землю. И тут небезызвестный толмач-индеец по имени Фелипильо (Фелипильо — индеец-переводчик; согласно существующей версии, умышленно неправильно переводил Атауальпу, настраивая против него испанцев; причиной тому было его желание завладеть одной из жен инки.) (который, как я уже говорил, был повинен в гибели Атабалипы и боялся заслуженного наказания) переметнулся из лагеря дона Диего к дону Педро, прихватив с собой одного индейского касика и договорившись со всеми, кто остался при доне Диего, что они присоединятся к нему по первому зову. И, представ пред доном Педро де Альварадо, Фелипе предложил свои услуги в замирении всего того края и рассказал о намерении дона Диего отправиться в Куско, прибавив, что если дон Педро хочет его схватить, он это сделает без труда, ибо людей у дона Диего не больше двухсот пятидесяти, причем из них верховых всего девяносто. Получив сии вести, дон Педро де Альварадо напал на дона Диего де Альмагро, коего застал в Лирибамбе полным решимости умереть, защищая сей край. И вот дон Педро де Альварадо построил своих людей и ринулся в атаку с развевающимися знаменами, а дон [157] Диего, у которого было мало верховых, поджидал его, укрывшись за несколькими рядами стен и разделив своих людей на два эскадрона: одним командовал он сам, а другим — капитан Белалькасар. И, узрев друг друга, повели они переговоры о мире, и на сутки в боях наступила передышка, за время которой некий лиценциат Кальдера подготовил следующий договор: дон Диего де Альмагро выплатит дону Педро де Альварадо сто тысяч песо золотом за корабли, лошадей и боеприпасы, для чего оба вместе отправятся к губернатору Писарро. Договор заключался и держался в строжайшей тайне, дабы, узнав про него, люди дона Педро де Альварадо (среди коих было много идальго и важных особ) не разъярились, поскольку им никакого вознаграждения в договоре не предусматривалось. А посему войску объявили, что дон Диего де Альмагро и дон Педро де Альварадо намерены идти дальше вместе: когда же доберутся они до Кито, дон Педро де Альварадо вновь морем отправится со своими молодцами открывать новые земли, а тот, кто захочет, сможет остаться в Кито с капитаном Беналькасаром, ибо теперь все живут в мире и согласии. И многие из пришедших с доном Педро остались в Кито, а он сам, дон Диего и прочие отправились в Пачакаму, где узнали, что им навстречу выступил из Хаухи губернатор. Прежде же чем отбыть из Кито, дон Диего сжег живьем касика, сбежавшего от него в ту пресловутую ночь. И проделал бы то же самое с Фелипильо, если б за него не заступился дон Педро де Альварадо.

Глава

о том, как дон Диего де Альмагро и дон Педро де Альварадо сразились с Кискисом и что с ними приключилось

Когда дон Диего де Альмагро и дон Педро де Альварадо выступили из Кито в Пачакаму, касик из Каньяреса сообщил им, что Кискис, капитан Атабалипы, ведет на них войной более двенадцати тысяч воинов, прихватывая с собой всех индейцев и стада, какие только попадаются на его пути из Хаухи. Однако он, касик, готов предать Кискиса испанцам, ежели они соизволят подождать. Но дон Диего ему не поверил и продолжал свой путь, не останавливаясь. И вот, добравшись до провинции Чапарра, его люди неожиданно увидели две тысячи индейцев, опередивших Кискиса на два или три дня пути. Войско вел капитан, а слева от дороги шло еще три тысячи индейцев, которые добывали пропитание в близлежащих селениях. В арьергарде же, отставая от передовых отрядов на два дня пути, следовали еще три или четыре тысячи индейцев, причем Кискис шествовал посередине в сопровождении своих воинов, а за ним вели угнанный [158] скот и пленников, так что растянулась сия процессия на пятнадцать с лишним лиг. И когда Сотаурко собирался занять тропу, по которой, как он думал, пойдут испанцы, дон Педро де Альварадо опередил его, взял в плен и, выпытав все про планы Кискиса, поскакал ночью ему навстречу со своими всадниками (теми, которые были в состоянии следовать за ним). Однако всю ночь им скакать не пришлось, так как на спуске к реке лошади, ступая по огромным камням, порастеряли подковы, и испанцы остановились, чтобы развести огонь и подковать их, а затем поспешили дальше, дабы многочисленные путники, попадавшиеся им на пути, не известили Кискиса о приближении врага. И скакали они без передышки, пока на следующий день к вечеру не увидели впереди лагерь Кискиса. Заметив христиан, Кискис вместе со всеми женщинами и слугами отступил по одной дороге, а по другой, более крутой тропе, послал брата Атабалипы Гуайпалькона и множество воинов, с коими и столкнулся дон Диего де Альмагро, поднимаясь на гору. Вдобавок испанцам удалось зайти к Гуайпалькону (Гуайпалькон (Гуайна Палькон) — индейский вождь, правитель Кито, занявший престол благодаря Кискису) с тыла. Увидев, что его окружили со всех сторон, Гуайпалькон и его воины спрятались за острые скалы и оборонялись до наступления темноты, пока дон Диего и дон Педро не отвели с поля боя все свое войско, ибо, когда стемнело, они выступили на поиски Кискиса и обнаружили, что три тысячи индейцев, находившихся на левом фланге, отрубили головы четырнадцати испанцам, коих им удалось отбить у отряда. И, двинувшись дальше, испанцы догнали арьергардные отряды Кискиса, однако индейцы засели возле переправы и целый день не давали испанцам перейти на противоположный берег реки, а сами переправились выше того места, где стояли испанцы, и укрепились на высокой горе, так что испанцы понесли в боях серьезный урон, ибо даже отступить толком не могли, поскольку им мешали заросли. А посему многие получили ранения; особенно тяжело были ранены капитан Алонсо де Альварадо (Алонсо де Альварадо (конец XV в.—1553) — испанский авантюрист, участвовал в походе Франсиско Писарро в Перу; активно боролся против Диего до Альмагро, впоследствии был назначен капитан-генералом Ла-Платы и Потоси.), которому прострелили ногу, и командор из Сан-Хуана; и всю ночь напролет индейцы зорко охраняли свои позиции, а когда рассвело, путь через реку оказался свободен, так как индейцы укрепились на высокой горе, где их и оставили в покое, поскольку дон Диего де Альмагро не пожелал более задерживаться в тех краях. Всю же одежду, которую индейцам не удалось унести с собой в горы, они ночью сожгли, а также оставили в чистом поле пятнадцать с лишним тысяч овец и больше четырех тысяч туземцев, захваченных в плен Кискисом и перешедших затем к испанцам. И едва прибыли христиане в Сан-Мигель, дон Диего де Альмагро послал в Пуэрто-Вьехо капитана Диего де Мору (Диего де Мора — испанский конкистадор, сподвижник Франсиско Писарро; известен тем, что во время завоевания Перу овладел языком кечуа и стал одним из судей Атауальпы), поручив ему позаботиться о кораблях дона Педро де Альварадо, который, в свою очередь, отправил Гарсиа де Ольгина, дабы сполна взыскать обещанное золото. И после [159] того как дон Диего щедро оделил оружием, деньгами и одеждой и своих людей, и людей дона Педро де Альварадо, они двинулись дальше на Пачакаму, а по пути, выполняя повеление губернатора дона Франсиско Писарро, оставили капитана Мартина Астете основывать город Трухильо. В эти поры Кискис подступил к Кито, и капитан Белалькасар разгромил его передовые отряды, что весьма удручило Кискиса и повергло его в растерянность, ибо капитаны советовали ему замириться с Белалькасаром, но он пригрозил убить их и содержал под стражей, намереваясь отправить назад. Но поскольку людям не хватало еды на обратную дорогу, несколько военачальников во главе с Гуайпальконом явились к Кискису и сказали, что лучше погибнуть в бою с христианами, чем умереть от голода где-нибудь в пустынном месте. Кискис не сумел дать им достойный ответ, и Гуайпалькон ударил его в грудь копьем, после чего другие капитаны кинулись на Кискиса с дубинами и топорами и разнесли его в клочья, а затем распустили войско, заявив, что каждый может идти, куда пожелает.

Глава

о том, как губернатор выплатил дону Педро де Альварадо обещанные сто тысяч песо и как дон Диего стремился стать правителем Куско

Когда дон Диего и дон Педро добрались до Пачакамы, губернатор, прибывший туда из Хаухи, радостно их встретил и выплатил дону Педро сто тысяч песо, обещанные за корабли; однако многие советовали ему не платить, уверяя, что корабли не стоят и пятидесяти тысяч, а дон Диего, дескать, заключил сей договор с перепугу, не желая ссориться с доном Педро, который намного превосходил его силою, и, дескать, лучше бы отправить дона Диего в колодках к Его Величеству. Но хотя губернатор легко и безо всякой для себя опасности мог бы это сделать, он пожелал исполнить обещание, данное его товарищем доном Диего де Альмагро, и тут же выплатил сто тысяч песо звонкой монетой, после чего отпустил дона Педро с деньгами властвовать в Гватемале. Сам же губернатор остался благоустраивать Сью-дад-де-лос-Рейес (Сьюдад-де лос-Рейес — г.Лима, современная столица Перу.), переведя туда всех, кто обосновался ранее в Хаухе, поскольку считал этот город более благодатным и приспособленным для всяческой торговли местом, ибо то был морской порт. Когда же дон Диего отправился со своим многочисленным войском в Куско, губернатор поехал в Трухильо, намереваясь многое переделать в том городе и раздать землю. И дошли до него известия о том, как дон Диего де Альмагро хотел [160] поднять в городе Куско мятеж. По сообщению Эрнандо Писарро, тот утверждал, что якобы Его Величество отдает ему в губернаторство сто лиг, уменьшив тем самым владения дона Франсиско, границы коих проходили через Куско. Этому противостояли Хуан Писарро (Хуан Писарро (1489—1541) — брат Франсиско Писарро, сопровождал его в Перу и в Мексике; был убит вместе с братом) и Гонсало Писарро (Гонсало Писарро (между 1502 и 1505—1548) — испанский конкистадор; сводный брат Франсиско Писарро; в 1531 г. сопровождал его в перуанской экспедиции; в 1539 г. назначен губернатором Кито; в 1541— 1542 г. возглавил экспедицию по исследованию восточных от Кито областей. Два года спустя одержал победу над новым вице-королем Перу и был провозглашен губернатором Перу, однако в 1548 г. правительственные войска Педро де ла Гаски нанесли ему поражение и вынудили сдаться. В апреле 1548 г. он был казнен), братья губернатора, и их многочисленные приверженцы, и каждый день происходили стычки с доном Диего и капитаном Сото (Сото (Эрнандо де; ок. 1496—1542) — испанский конкистадор. В 1524 г. участвовал в экспедиции из Панамы в Никарагуа; по просьбе Франсиско Писарро помогал ему в завоевании Перу; вернулся в Испанию в 1536 г.), принявшим его сторону; однако ничего из затеи дона Диего не вышло, так как большинство городского совета поддержало губернатора и его братьев. И когда губернатор узнал сию новость, он поехал на перекладных в Куско и своим присутствием утихомирил воюющих, а дона Диего де простил, ибо тот глубоко раскаивался в содеянном, так как никаких письменных распоряжений или бумаг о своем губернаторстве не имел, получив лишь устное извещение о том, что ему пожалованы сии владения. И, заключив мир, они договорились так: дон Диего де Альмагро пойдет на юг открывать новые земли, и коли найдет какое-нибудь стоящее место, то попросит короля назначить его там губернатором, а уж коли не найдет, то они с доном Франсиско будут править сообща. И, заключив сей договор, доны поклялись на святых дарах, что никогда более не вспыхнет между ними вражды. А кое-кто утверждает, будто бы Альмагро поклялся не подходить к Куско ближе чем на сто тридцать лиг даже в том случае, если Его Величество пожалует ему губернаторство. И якобы, принимая святое причастие, он сказал: “Молю тебя, Господи, если нарушу я эту клятву, прибери мою грешную душу и тело”.

Затем дон Диего ушел восвояси в сопровождении пятисот с лишним человек, а губернатор вернулся в Сьюдад-де-лос-Рейес и отправил Алонсо де Альварадо покорять земли Чачапойас, расположенные в горах, в шестидесяти лигах от города Трухильо. И приключилось так, что в походе дону Диего со спутниками пришлось хлебнуть лиха, пока они наконец не заселили и не усмирили те края, в коих дон Диего стал потом править и вершить суд.

Глава

о том, как дон Диего де Альмагро отправился в Чили

Дон Диего де Альмагро отправился в поход завоевывать новые земли вместе с пятьюстами семьюдесятью пешими и конными воинами в полном боевом снаряжении. Кое-кто из тамошних жителей тоже оставили свои дома и поместья с индейцами и отправились с ним, прельстившиеся несметными золотыми богатствами, коими славились те края. И послал дон Диего вперед Хуана де [161] Сайаведра (Хуан де Сайаведра (?—1554) — испанский конкистадор. В 1534 г. участвовал в экспедиции Педро де Альварадо в Кито; вместе с Диего де Альмагро принимал участие в завоевании Чили; в 1549 г. был назначен губернатором города Куско, в 1551 г.— смещен), уроженца Севильи, дав ему в сопровождение сто человек, и в провинции, которая получила впоследствии название Чаркас, тот столкнулся с индейцами, шедшими из Чили на поклон к Инке (Манго Инка (Манко Инка), брат Атауальпы. После казни Атауальпы возглавил новое инкское государство в Вилька-бамбе. Руководил восстанием индейцев против колонизаторов). Аделантадо взял с собой около двухсот пеших и конных воинов, силами которых смог покорить двести пятьдесят лиг той земли, вплоть до провинции Чикоана, где ему стало известно, что по его стопам следует еще пятьдесят испанцев, и он написал им письмо, приглашая присоединиться к нему и привести своего капитана Ногероля де Ульоа; и они вместе покорили все земли до провинции Чили (а это еще триста пятьдесят лиг), после чего аделантадо остался там с половиной своих людей, отправив вторую половину в поход во главе с Гомесом де Альварадо, который продвинулся вперед на шестьдесят лиг, а затем, с наступлением зимы, вернулся к дону Диего.

Когда аделантадо ушел из Куско, Манго Инка сговорился с братом своим Вильяомой убить в заранее назначенный день всех христиан, находившихся в Перу, а затем прикончить дона Диего и его сотоварищей, однако замысел сей осуществить не удалось, и брат поднял мятеж, о котором мы поведаем впоследствии. Из лагеря дона Диего бежал индеец, нареченный доном Фелипе, он был толмачом, ибо умел переводить с одного языка на другой. Дон Диего послал солдат в погоню, толмача схватили и четвертовали, и в свой смертный час он признал себя виновным в безвременной гибели Атабалипы, так как позарился на его жену. А через два месяца пребывания аделантадо в Чили ему на подмогу явился капитан Руй Диас с сотней солдат и поведал о том, что индейцы восстали во всем Перу, предав смерти большую часть проживавших там христиан. Сия новость весьма опечалила Альмагро, и решил он пойти войной на индейцев, отложив покамест завоевание новых земель, а после победы над мятежниками намеревался послать в Чили одного из своих военачальников. Сказано — сделано, Альмагро отправился в Перу, а по дороге получил письмо от Родриго Оргоньоса, в коем тот сообщал о том, что следует за ним в сопровождении двадцати пяти солдат. А затем, в скором времени, его догнал Хуан де Эррада, который тоже отправился на подмогу, взяв с собою сто человек и всяких припасов, какие только смог собрать во владениях, пожалованных ему императором, а они начинались сразу за владениями маркиза и простирались на двести лиг; звались же те земли Новое Толедо, а земли маркиза именовались Новой Кастилией. И хотя в начале сей главы говорится, что дон Диего взял в поход пятьсот семьдесят человек, мнение это недостоверно, ибо в действительности с аделантадо отправилось в поход не более двухсот человек, не считая подкреплений, о коих говорилось выше. [162]

Глава

о тяготах, которые пришлось перенести дону Диего де Альмагро и его людям во время открытия Чили

Безмерные тяготы перенесли дон Диего де Альмагро и его люди во время похода на Чили, мучили их голод и жажда, приходилось вновь и вновь сражаться с индейцами, которые отличались высоким ростом, а некоторые — и превосходным умением стрелять из лука, причем одевались все те индейцы в тюленьи шкуры. А особенно много бед причинил христианам мороз, заставший их в пути, как в открытом поле, так и в снежных горах, где у капитана по имени Руй Диас, шедшего вслед за доном Диего де Альмагро, замерзло очень много лошадей и солдат, коих не спасла никакая одежда, и никакое средство не помогло им одолеть холодный ветер, пронизывавший до костей и превращавший людей и лошадей в кусок льда. Мороз был настолько сильным, что пять месяцев спустя дон Диего, возвращаясь в Куско, повсюду находил трупы людей, умерших стоя, прислонившись к скале; замерзли они, замерзли их скакуны, причем тела были такими свежими, совсем неразложившимися, словно и люди и животные умерли совсем недавно. А посему замерзшие лошади, которых люди дона Диего находили по дороге, существенно поддержали их силы, ибо солдаты ими питались. В безлюдных местах, где нет снега, отряд страдал от нехватки воды, и приходилось возить за собой наполненные водою овечьи шкуры, и всякая живая овца несла на спине наполненную водой шкуру мертвой овцы, ибо среди прочих особенностей, коими обладают перуанские овцы, они способны переносить по две-три аробы груза, подобно верблюдам, на которых они внешне очень похожи, только без горба; испанцам удавалось проезжать на них верхом четыре-пять лиг ежедневно. Однако когда такие овцы устают, они ложатся на землю, и поднять их никакими силами нельзя, хоть режь, и единственный способ заставить их сдвинуться с места — это снять груз. Если же сесть на них верхом и понукать, то, устав, овцы поворачивают к всадникам голову и обдают зловонной жидкостью, которая, похоже, скапливается у них в глотке. Животные сии весьма полезны и славятся своей наитончайшей шерстью, особенно так называемые “пако”, длинношерстные овцы; ухода они требуют небольшого, а те, которых используют на работах,— подавно, поскольку питаются маисом и могут но четверо-пятеро суток обходиться без воды. Мясо у них такое же вкусное и питательное, как и кастильская баранина. Ныне в тех краях повсюду открылись мясные лавки, а раньше в них нужды не было, ибо каждый испанец имел собственные стада, и соседи, узнав, что кто-то зарезал овцу, в случае необходимости одалживали [163] у него мясо, обеспечивая таким образом себя провизией. Есть в Чили одно равнинное место, где водятся страусы, и, охотясь на них, всадники разбивались на две группы, дабы первая пригоняла птиц туда, где находилась вторая, ибо лошадь угнаться за ними не в силах, поскольку они летят стрелой, слегка подпрыгивая и почти не касаясь земли. Еще в тех краях можно увидеть множество рек, в которых днем есть вода, а ночью не остается ни капли, и это вызывает великое удивление у людей, не понимающих, что днем под воздействием теплых солнечных лучей снег на горных вершинах тает, превращаясь в воду, а ночью, когда холодно, замерзает, и тогда вода не течет. А если проехать вдоль побережья пятьсот лиг, поворотившись на тридцать градусов к югу от экватора, то попадешь в края, где идут дожди и дуют ветры, как в Испании и прочих восточных странах. Земли в Чили густо заселены и слегка овражисты, причем как на равнинах, так и в горах. И хотя море изрыло берег в самых разных направлениях, образовав большие заливы и малые бухточки, все же в основном береговая линия тянется с севера на юг, то есть от южного тропика к Большой Медведице, поворачивая от Сьюдад-де-лос-Рейес на сорок градусов; климат здесь чрезвычайно благодатный, бывают и зима, и лето, однако времена года прямо противоположны кастильским. То, что у них должно бы соответствовать нашему северу, ничуть на него не похоже, и лишь маленькое белое облачко, появляющееся в момент перехода от ночи ко дню, указывает, что, вероятно, в той стороне находится место, которое космографы именуют Южным полюсом. А еще восходит там на небе звездный крест, за которым поспешают еще три звезды, так что в общей сложности их будет семь, подобно семи звездам, сияющим вкруг нашей Полярной звезды, что называют созвездием Большой Медведицы; и расположены те звезды подобно нашим, с одной лишь разницей, что четыре звезды, образующие простертый к югу крест, жмутся друг к другу теснее, нежели у нас. Наша Полярная звезда окончательно теряется из виду чуть меньше чем в двухстах лигах от Панамы, где она скрывается за горизонтом, а две Медведицы, или два северных стража, бывают видны, лишь когда они стоят в зените. Но и тогда на огромных пространствах Антарктики заметны только четыре звезды, образующие крест, но которому ориентируются мореплаватели; но ежели потом поворотить на тридцать градусов кверху, то появятся все семь звезд. В стране Чили, как и в Кастилии, дневные часы сменяются ночными, а ночные – дневными, но порядок их следования обратен кастильскому. В Перу и в провинциях, прилегающих к экватору, ночь круглый год равняется дню, а если в Сьюдад-де-лос-Рейес день или ночь прибывают или убывают, то все равно эти изменения крайне незначительны. Чилийские индейцы одеваются подобно перуанским; и мужчины, и женщины обладают хорошими манерами [164] и едят то же, что и в Перу. А за пределами Чили, на тридцать восемь градусов южнее экватора, обитают два великих вождя, находящиеся в состоянии войны, и каждый выводит на поле брани по двести тысяч воинов; одного из вождей зовут Леученгорма, он владеет островом, отстоящим на две лиги от материка и целиком посвященным идолам; там сооружено громадное капище, в коем служат две тысячи жрецов. А индейцы этого Леученгормы рассказали испанцам, что если пройти вперед пятьдесят лиг, то набредешь на расположенную в междуречье большую страну, сплошь населенную женщинами, которые будто бы держат подле себя мужчин лишь столько времени, сколько необходимо для зачатия ребенка, и если рождаются мальчики, то отдают их отцам, а девочек воспитывают сами. Женщины те подвластны Леученгорме, их королеву зовут Габоймилья, что на местном наречии означает “золотое небо”, ибо ходят слухи, будто бы в тех краях чрезвычайно много золота. Женщины ткут великолепные одежды и со всего платят дань Леученгорме. И хотя испанцы не раз получали предостовернейшие известия о тех краях, им так и не удалось открыть их, ибо дон Диего де Альмагро не пожелал, а дон Педро де Вальдивиа (Педро де Вальдивиа (1500—1553) — испанский конкистадор. Участвовал в завоевательных походах Франсиско Писарро в Перу и Диего де Альмагро в Чили; в 1547—1548 гг. участвовал в подавлении мятежа Гонсало Писарро; с 1548 г.— губернатор Чили. Казнен восставшими индейцами арауканами. Письма Вальдивии Карлу V являются ценным источником по истории Чили), коего затем послали заселять эти земли, никак не мог набрать достаточно людей, которые хотели бы открыть и заселить имеющиеся там селения. Главное селение данного вождя находится на тридцать три градуса южнее экватора. Этот берег густо населен вплоть до сорокового градуса, и вот там объявился корабль, посланный доном Гутьерре де Карвахалем, епископом Паленсии. Корабль вошел в Магелланов пролив и прошел вдоль берега к северу, причалив в конце концов в порту Сьюдад-де-лос-Рейес. Корабль этот завез в Перу первых крыс, которых раньше там не было, и затем они расплодились в большом количестве во всех перуанских городах. Считается, что крысиных детенышей перевозили с места на место в ящиках и тюках, где хранились товары; индейцы называют крыс “окоча”, что означает “существо, вышедшее из моря”.

Глава

о том, как Гонсало Писарро готовился к походу в провинцию Канела

И вот по Перу поползли слухи о том, что в провинции Кито, в восточной ее части, открыты богатейшие земли, где в изобилии растет корица, в честь которой в народе тот край прозвали “Канела”. На завоевание же и заселение его решил маркиз послать Гонсало Писарро, своего брата; и поскольку выступать в поход нужно было из провинции Кито, где предстояло еще снарядить экспедицию, маркиз отказался от управления Кито в пользу [165] Гонсало Писарро, надеясь на благосклонное отношение к этому Его Величества. И Гонсало Писарро отправился туда в сопровождении большого войска, с коим намеревался открывать новые земли, но по пути оказался вынужденным сразиться с индейцами из провинции Гуануко, которые пошли на него войной, причем Гонсало Писарро пришлось так туго, что маркиз послал к нему на подмогу Франсиско де Чавеса (Франсиско де Чавес (?—1541) — испанский конкистадор. Участвовал в завоевательном походе Педро де Альварадо в Гватемале. Друг Диего де Альмагро старшего; принимал участие в заговоре под руководством Диего де Альмагро -младшего против Франсиско Писарро), и только таким образом Гонсало Писарро смог прибыть в Кито. А маркиз тем временем отправил Гомеса де Альварадо завоевывать и заселять провинцию Гуануко, поскольку несколько тамошних касиков, называемых “кончуко”, двинули огромные полчища на города Трухильо, убивая без разбору всех испанцев и даже не гнушаясь грабежом и разбоем среди своих соседей-индейцев. А убитых и награбленное добро они посвящали идолу по прозванию Катакилья, которого таскали за собой. Так продолжалось, пока навстречу индейцам не вышел из города Трухильо Мигель де ла Серна со всеми людьми, которых он только сумел собрать. И, объединившись с Франсиско де Чавесом, боролись они с врагами, пока не победили и не разогнали их.

Глава

о том, как Гонсало Писарро отбыл из Кито и прибыл в Канелу, а также о том, что с ним приключилось в дороге

Приготовив все необходимое для похода, Гонсало Писарро отбыл из Кито, взяв с собой пятьсот прекрасно снаряженных испанцев, сто верховых со сменными лошадьми и более четырех тысяч дружественных индейцев, а также три тысячи овец и свиней. Миновав селение Инка, он пришел на землю Кихос, последнюю из провинций, покоренных на севере, здесь индейцы пошли на него войной, а затем однажды ночью вдруг все исчезли, и никого из них больше не видели. И после того, как христиане отдохнули несколько дней в индейских селениях, разразилось ужаснейшее землетрясение, гроза и страшный ливень. Оглушительно гремел гром, сверкали молнии, земля во многих местах разверзлась, и пятьсот с лишним домов провалились, а река, протекавшая в тех краях, так сильно разлилась, что испанцы не могли переправиться через нее, дабы раздобыть еды, и пришлось им терпеть страшный голод. Затем, покинув те селения, Гонсало Писарро перебрался через высокие и холодные горы, где замерзло много индейцев из его отряда. И поскольку пропитания там было мало, он шел, не останавливаясь, до провинции Сумако, расположенной у подножья высокого вулкана, где еды оказалось вдоволь и его люди смогли отдохнуть. Сам же Гонсало Писарро взял с собой нескольких солдат и отправился в горы сквозь густую лесную [166] чащу искать дорогу, а не найдя, добрался до селения Кока, откуда послал за своим войском, остававшимся в Сумако. И все два месяца, что бродили они в тех краях, и днем и ночью лил дождь, так что испанцам негде было высушить одежду. А в провинции Сумако и на пятьдесят лиг в ее округе действительно растет корица, о которой они столько слыхали, и представляет она собой большое дерево с листьями, похожими на листья лавра. Плоды у него в виде мелких гроздей, растущих в чашечках, которые напоминают желудевые. И хотя плоды, листья, кора и корни этого дерева — все содержит коричное масло, обладая вкусом и запахом корицы, самыми ценными являются именно чашечки, похожие с виду на чашечки желудей пробкового дуба, однако крупнее. И, невзирая на то, что в краях тех повсюду полно диких коричных деревьев, которые плодоносят, не требуя ни малейшего ухода, индейцы часто выращивают их на своих наделах, получая более качественную корицу, чем с дикорастущих деревьев. И ценят они ее очень высоко, ибо могут обменять в соседних краях на еду, одежду и прочее.

Глава

о селениях и землях, чрез которые проходил Гонсало Писарро, пока не явился в края, где построил бриг

Оставив в Сумако большую часть отряда, Гонсало Писарро двинулся дальше, взяв только самых здоровых и крепких солдат. И шли они по дороге, которую указывали им индейцы, однако порой, стремясь увести испанцев подальше от своих земель, индейцы давали неверные сведения о том, что их ждет впереди, обманывали христиан, как, к примеру, сделали индейцы Сумако, уверявшие, будто впереди простираются густонаселенные земли, где еды вдоволь. Все это оказалось ложью, ибо земля та была безлюдна и настолько бесплодна, что христианам нигде не удавалось найти пропитание. И так продолжалось до тех пор, пока Гонсало Писарро не добрался до селений провинции Кока, находившихся подле большой реки. Он провел там полтора месяца, поджидая людей, оставленных в Сумако, поскольку местный вождь пришел к ним с миром. А затем они все вместе двинулись вниз по реке и дошли до водопада, очень большого, в двести с лишним раз выше человеческого роста; вода обрушивалась с грохотом, который разносился более чем на шесть лиг. Иногда же река настолько мелела, что от одного берега до другого оставалось от силы двадцать футов, а сами берега были скалисты и по высоте не уступали водопаду, о котором мы только что рассказывали, и оба берега так круто обрывались, что на протяжении пятидесяти [167] лиг испанцы не могли найти переправы. Индейцы везде преграждали им путь, однако все-таки аркебузиры одолели их, и испанцам удалось построить деревянный мост, по которому прошли все до единого. Затем они карабкались по горам, пока не достигли земли, называемой Гема, довольно равнинной, с множеством болот и несколькими реками; и царил в той земле такой голод, что люди питались лишь дикими плодами, но потом испанцы добрались до другой, более населенной земли, где с едой было неплохо. Индейцы здесь одевались в платья из хлопка, а в других краях ходили нагими: то ли от нестерпимой жары, то ли потому, что одежды на всех не хватало; они лишь прикрывали срамные места полоской из хлопкового полотна — ее протягивали между ног и привязывали к ленте, обвитой вокруг талии. А женщины обматывали тканью бедра, не признавая никакой иной одежды. Вот в тех-то краях и смастерил Гонсало Писарро бриг, дабы плыть вниз по реке в поисках пропитания; на бриге везли одежду, всяческое снаряжение, больных, а подчас и сам он всходил на борт, ибо берега по большей части были так заболочены, что никакие мачете и топоры не могли помочь проложить дорогу. Строили бриг с превеликими трудностями, поскольку пришлось сооружать очаги для получения угля и кузницы, где выковывались железные части брига, причем, за неимением другого железа, в ход шли подковы, снятые с мертвых лошадей. Гонсало Писарро заставлял работать всех, от мало до велика, и сам всегда первым брал в руки топор и молоток. Вместо же смолы христиане использовали тягучий сок деревьев, а вместо пакли брали старые индейские накидки и рубахи испанцев, сгнившие от неодолимой сырости. И получалось, что каждый вносил посильный вклад в строительство брига. В конце концов работа завершилась, и бриг спустили на воду, сложив в него все тюки с грузом. Также испанцы смастерили еще несколько каноэ, которые намеревались перевозить на борту брига.

Глава

о том, как Франсиско де Орельяна взбунтовался и угнал корабль, и о том, сколько тягот засим последовало

Смастерив бриг, Гонсало Писарро думал, что работа закончена и теперь он, имея корабль, сможет открыть все неведомые земли, а посему двинулся дальше в путь, ведя войско по суше, по болотам и трясинам, раскинувшимся по берегам реки, по лесным чащам и тростниковым зарослям; они шли, прокладывая дорогу силой рук своих, орудуя топорами, мачете и шпагами, а когда не могли пройти по одному берегу, перебирались на бриге на другую [168] сторону. И всегда отряд Гонсало Писарро соблюдал в пути строжайший порядок, так что и те, кто шел по суше, и те, кто плыл по реке,— все засыпали в одно и то же время. Когда же Гонсало Писарро увидел, что они спустились вниз по реке на двести лиг, однако никакой пищи, кроме диких плодов и кореньев, им обнаружить не удалось, он приказал капитану по имени Фраисиско де Орельяна (Франсиско де Орельяна (между 1505 и 1511—1546?) — испанский конкистадор. Участник захвата городов Куско и Трухильо, а также похода на восток от Анд, в результате которого, проделав путь, более чем в шесть тысяч километров по реке Амазонке, доказал, что Южная Америка имеет с запада на восток огромную протяженность вдоль экватора, что явилось выдающимся географическим открытием) взять пятьдесят солдат и поплыть вперед в поисках пропитания, и если удастся раздобыть какой-нибудь еды, то погрузить ее на бриг, оставив груз, который они доселе везли на борту, в месте слияния двух крупных рек, находящемся, как он слышал, отсюда в восьмидесяти лигах. Для себя же Гонсало Писарро повелел оставить два каноэ, чтобы его люди могли в них переправиться на другой берег. Орельяна двинулся в путь, и течение увлекло его за собой с такой скоростью, что он в весьма краткий срок достиг места слияния двух рек, однако никакой пищи не обнаружил; и, сочтя, что он и за целый год не преодолеет в обратном направлении расстояние, пройденное за три дня, ибо река была слишком бурной, он решил плыть дальше, положившись на случай, хотя гораздо правильнее сделал бы, подождав Гонсало Писарро в условленном месте. И вот Франсиско де Орельяна уплыл, не оставив Писарро обещанных двух каноэ, причем на корабле чуть не вспыхнул бунт, ибо многие спутники Орельяны требовали соблюдения изначального приказа. Особенно рьяно настаивал проповедник фрай Гаспар де Карвахаль (Гаспар де Карвахаль (1500—1584) — испанский миссионер. С 1533 г. создавал в Перу миссии, обращая индейцев в христианство. Участвовал в качестве капеллана в экспедиции Гонсало Писарро в области реки Амазонки, в путешествии Ф. де Орельяны. Автор хроники “Повествование о новооткрытии достославной великой реки Амазонок”), и поскольку он твердил это упорнее других, Орельяна очень плохо обращался с ним, оскорбляя и делом и словом. Итак, Орельяна продолжил свой путь, кое-где выходя на берег и сражаясь с индейцами, которые сильно теснили испанцев,— нередко на реке появлялось множество каноэ, а испанцы, скучившись на бриге, не могли противостоять им должным образом. И вот, подыскав подходящее место, Орельяна остановился, дабы построить еще один бриг, ибо здесь индейцы явились к нему с миром, принесли еду и все самое необходимое. Затем, поплыв дальше, он сразился в другой провинции с индейцами, победил их, и они рассказали, что если идти в глубь материка, то в нескольких днях пути будет земля, где живут один женщины, которые отбивают набеги соседей, ведя с ними войну. Орельяна выслушал индейцев и, не найдя в тех краях даже малой толики золота или серебра, поплыл на север, к морю, находящемуся в трехстах двадцати пяти лигах от острова Кубагуа. А река та зовется Мараньон, ибо первооткрывателем ее был капитан но имени Мараньон. Она берет начало в Перу, в предгорьях Пито, затем забирает вправо (если ориентироваться по солнцу) и простирается на семьсот лиг. И коли, шагая но берегу, измерить все ее извивы и повороты, то окажется, что от истока реки и до впадения ее в море более тысячи восьмисот лиг; широта устья составляет [169] пятнадцать лиг, а на протяжении своего пути Мараньон кое-где достигает в ширину трех-четырех лиг.

Затем Орельяна отправился в Кастилию, где поведал Его Величеству об этом своем открытии, приписав себе все заслуги и рассказав, что есть в тех краях богатейшая земля, где живут одни женщины, и что местный люд обычно называет их государство Царством амазонок. И попросил он у Его Величества позволения стать губернатором той страны, и, получив согласие, собрал более пятисот идальго, людей очень знатных и выдающихся, и отплыл с ними из Севильи на корабле. Поскольку погода не благоприятствовала мореплавателям и терпели они на корабле голод, то, начиная от Канарских островов, люди стали разбегаться, и вскоре все предприятие расстроилось, а сам Орельяна по дороге умер. Отряд же его рассеялся по разным островам, все разошлись кто куда, но никто не добрался до той реки, где находился Гонсало Писарро, на что он горько сетовал, ибо Орельяна своим уходом очень навредил ему: и потому, что оставил без пищи, и потому, что лишил возможности плыть по рекам, и потому, что увез на бриге много золота, серебра и изумрудов, а затем истратил их, обивая пороги и готовясь к новому походу.

Глава

о том, как Гонсало Писарро вернулся в Кито и что с ним приключилось по дороге

Гонсало Писарро подошел со своим отрядом к тому месту, где он велел Орельяне оставить каноэ для переправы через речки, впадавшие в большую реку, но никаких лодок не обнаружил, и ему стоило громадных усилий перевезти людей на другой берег, ибо пришлось мастерить плоты и новые каноэ, на что Гонсало Писарро положил немало труда. Затем Писарро подошел к месту слияния двух рек, где Орельяне приказано было ждать, но не нашел его, и один испанец (которого Орельяна высадил на берег за то, что тот порицал его замыслы) поведал Гонсало Писарро о случившемся, рассказав, как Орельяна вознамерился самостоятельно, а не в качестве помощника Гонсало Писарро открыть новые земли, отказался выполнять свои обязанности и принудил солдат провозгласить его предводителем. И, поняв, что они лишены возможности передвигаться по воде (а только таким путем можно было в тех краях добывать провиант), и видя также, что на колокольчики и зеркала удалось обменять совсем немного провизии, люди Гонсало Писарро совершенно пали духом и решили вернуться в Кито, от коего их отделяло четыреста лиг столь тяжкого пути, гор и пустынь, что многие и не рассчитывали на благополучное возвращение, понимая, насколько велика опасность [170] погибнуть в горах от голода. И они не ошиблись: более сорока солдат умерло в горах, и спасти их не было никакой возможности. Моля о крошке хлеба, они цеплялись за деревья и падали, вконец обессилев от истощения,— вот так, положившись на волю Божью, возвращались испанцы. По старой дороге идти они не захотели, ибо там их подстерегали бесконечные опасности, а выбрали наугад другую дорогу, однако она оказалась не лучше, и пришлось им убивать и есть оставшихся лошадей, борзых и прочих собак, которых они взяли с собой в поход, а также питаться лианами, с виду напоминающими виноградную лозу, а по вкусу — чеснок. Дошло до того, что за дикую кошку или курицу стали давать пятьдесят песо, а за пеликана, то есть за морскую птицу, о которой мы уже рассказывали, десять песо. Так шел Гонсало Писарро в Кито, заранее сообщив о своем прибытии, и жители города собрали огромное стадо свиней и овец, а также немного лошадей и одежды для Гонсало Писарро и его капитанов, с чем и вышли к ним навстречу; помощь подоспела к испанцам, когда они находились в пятидесяти с небольшим лигах от Кито, и люди Писарро чрезвычайно ей обрадовались, особенно еде. И Гонсало Писарро, и его солдаты появились почти что в чем мать родила, потому что одежда давно сгнила от беспрерывных дождей; лишь два кусочка оленьей шкуры прикрывали тело спереди и сзади, а кое-кто смастерил себе из нее некое подобие штанов, обуви и шляпы; ножны у солдат порастерялись, шпаги заржавели. И все шли пешком, ноги и руки были в кровь исцарапаны колючками и острыми ветками, лица столь осунулись и побледнели, что стали почти неузнаваемы. По словам испанцев, более всего им недоставало в походе соли, ибо на притяжении двухсот и более лиг они не обнаружили даже следа ее. И вот, когда пришла к ним неподалеку от Кито подмога, христиане поцеловали землю, возблагодарив Бога за то, что помог им избавиться от столь страшных напастей и бед. А на еду они набросились так жадно, что пришлось их удерживать и выдавать понемногу, пока желудки не привыкли переваривать пищу. Увидев, что лошадей и одежды, привезенной жителями Кито, хватит лишь на военачальников, Гонсало Писарро и его капитаны отказались переодеваться в другое платье и ехать верхом, желая во всем сохранить равенство с простыми солдатами, как и подобает хорошим воинам. И так они вошли однажды утром в город Кито и прямиком отправились в церковь отстоять мессу и вознести хвалу Господу за то, что сохранил их от стольких бед; а затем каждый стал устраиваться, как мог.

А земля, где произрастает корица, находится ниже экватора, на той же широте, что и Молуккские острова, где выращивают корицу, которую обыкновенно потребляют в Испании и в других восточных странах. [171]

Глава

о том, как испанцы, обосновавшиеся в Чили, замыслили убить маркиза

Когда Эрнандо Писарро схватил в Куско и казнил дона Диего де Альмагро, в Сьюдад-де-лос-Рейес появился сын Альмагро (Диего де Альмагро-младший (1520— 1542); сын Диего де Альмагро от индеанки. Участвовал вместе с отцом в экспедиции в Чили; возглавил заговор против Франсиско Писарро. Два года правил в Лиме до прибытия губернатора Вака де Кастро. Во время междоусобной войны был пленен и обезглавлен в Куско), рожденный индеанкой и тоже звавшийся доном Диего де Альмагро. Это был добродетельный, мужественный и прекрасно воспитанный юноша; особенно поднаторел он в верховой езде, умел ловко и изящно держаться в любом седле, а также хорошо писал и читал, гораздо свободнее и лучше, нежели требовалось по его роду занятий. Воспитывал юношу Хуан де Эррада, о котором мы уже рассказывали; ему-то и препоручил сына дон Диего-старший. И, живя в Сьюдад-де-лос-Рейес, дон Диего и Хуан де Эррада предоставляли кров и пищу кое-кому из сторонников дона Диего-старшего, бродивших неприкаянными, ибо никто их, поверженных, не желал приютить у себя. И вот этот Хуан де Эррада прознал, что Эрнандо Писарро отбыл в Испанию, а Гонсало Писарро отправился открывать провинцию Канела. И, воспользовавшись тем, что маркиз выпустил его на свободу (а до тех пор именем маркиза его содержали под стражей), Хуан де Эррада с воспитанником стали вооружаться, готовясь отомстить за смерть отца дона Диего-младшего и гибель его сторонников, о коих хранили они в сердцах светлую память и глубокую печаль. И хотя маркиз неоднократно пытался добиться их дружбы, результаты этих попыток его не радовали, а посему он отобрал у дона Диего-младшего рабов-индейцев, дабы лишить его доходов и возможности принимать в доме гостей. Однако действия это не возымело, ибо между злоумышленниками царила такая сплоченность, что всем они владели сообща, и если кто выигрывал в карты или обстряпывал выгодное дельце, то приносил свои доходы Хуану де Эррада, дабы положить все в общий котел. И с каждым днем заговорщиков и оружия становилось еще больше. Хотя многие предупреждали маркиза, он проявил столь великую доверчивость, добронравие и благодушие, что велел оставить в покое этих бедолаг, ведь они и так, мыслил маркиз, глубоко несчастливы, ибо бедны, повержены и всеми гонимы. А дон Диего с сообщниками, пользуясь добротой и долго терпением маркиза, все больше теряли совесть, и дело дошло до того, что главари заговорщиков подчас, проходя мимо дона Франсиско, даже не снимали шляпы и не выказывали ни малейшего почтения; а однажды утром горожане увидели, что ночью кто-то привязал к позорному столбу три веревки, первая тянулась к дворцу маркиза, вторая – к дому его первого помощника, а третья — к дому секретаря. Но маркиз смотрел на подобные выходки сквозь пальцы, оправдывая наглецов тем, что это [172] люди побежденные, гонимые, оттого и творят такие безобразия. А они под шумок собирались уже настолько безбоязненно, что их сотоварищи, находившиеся в изгнании за двести лиг от города, тоже порой дерзали являться на эти сборища; и порешили они убить маркиза и поднять восстание, как и было затем содеяно, хотя сперва они хотели дождаться высочайшего решения из Испании, ибо еще раньше аделантадо Диего де Альварадо потребовал покарать Эрнандо Писарро за содеянные преступления, и по его настоянию Эрнандо Писарро арестовали и отдали под суд. И, узнав, что Его Величество поручил лиценциату Ваке де Кастро (Вака де Кастро (Кристобаль; 1492 — после 1566) — испанский политический деятель. В 1540 г. был отправлен в Перу Советом Индий в качестве судьи и губернатора для разрешения разногласий между Альмагро и Писарро.) разобраться и доложить ему обо всех былых междоусобицах, но тот не проявляет ожидаемой суровости и крутости, заговорщики замыслили совершить то, что впоследствии некоторые из них и вправду совершили. Однако сперва они решили разузнать о намерениях Ваки де Кастро, но к единому соглашению прийти не сумели, ибо среди заговорщиков многие, сожалея о смерти аделантадо, все же не желали мстить за эту смерть иначе как законным образом, не нарушая волю Его Величества и оставаясь его преданными слугами. И вот в Сьюдад-де-лос-Рейес собрались самые главные заговорщики, как-то: Хуан де Сайаведра, дон Алонсо де Монтемайор (Алонсо де Монтемайор — испанский конкистадор. Участвовал в завоевании Перу. Верный друг и сторонник Диего де Альмагро, после казни которого присоединился к заговору во главе с Диего де Альмагро-младшим), контадор (Контадор — морской офицер интендантской службы; в сухопутных отрядах — счетовод, лицо, отвечавшее за выплату жалованья солдатам) Хуан де Гусман, казначей Мануэль де Эспинар, фактор Диего Нуньес де Меркадо, дон Кристобаль Понсе де Леон, Хуан де Эррада, Перо Лопес де Айала и некоторые другие. И выбрали они из своего числа дона Алонсо де Монтемайора, дабы тот, будучи весьма знатным и разумным господином, приветствовал Ваку де Кастро. Облеченный доверием сотоварищей и получив от них наказы, дон Алонсо отправился на поиски Ваки де Кастро в первых числах апреля сорок первого года и, наконец встретив его, выполнил свою миссию. И случилось так, что маркиз в ту пору скончался (о чем будет рассказано ниже), а посему дон Алонсо и все прочие, кто не оказался замешан в убийстве, остались с Вакой де Кастро и сопровождали его повсюду, пока он не разгромил дона Диего де Альмагро-младшего в долине Чупас, где под королевские знамена встал и сам дон Алонсо, и все его друзья, любившие аделантадо, но не поступившиеся своей любовью ради исполнения приказа Его Величества, от имени которого действовал Вака де Кастро.

Глава

о том, как маркиза предупреждали о готовящемся против него заговоре

Слух о готовящемся убийстве маркиза так широко разнесся но Сьюдад-де-лос-Рейес, что многие пытались предупредить его. [173] Маркиз же отвечал, что лучше пусть поберегут свои головы, а тем, кто советовал ему повсюду ходить с телохранителями, возражал: дескать, он не хочет, чтобы люди решили, будто он опасается судьи, посланного Его Величеством. А однажды Хуан де Эррада пожаловался маркизу на то, что, по слухам, маркиз хочет убить их. Маркиз поклялся, что ничего подобного и в мыслях не держал. Но Хуан де Эррада сказал, что не очень этому верит, ибо видел, как маркиз закупал в большом количестве копья и другое оружие. Услышав это, маркиз любезно заверил Хуана де Эррада и его друзей, что копья он покупал не для схватки с ними. И, взяв несколько апельсинов, подарил их Хуану де Эррада, а они тогда стоили весьма недешево, так как были здесь первыми. И шепнул маркиз Хуану де Эррада на ухо, чтобы тот подумал, нет ли у него в чем нужды, а уж он, маркиз, все его просьбы выполнит. За такие речи Хуан де Эррада облобызал маркизу руки и ушел, вселив в доверчивого маркиза уверенность в своей дружбе. А сам, отправившись домой, условился с другими главными заговорщиками прикончить маркиза в ближайшее воскресенье, ибо в день Святого Хуана, как они задумали, им не удалось исполнить свой замысел. Однако накануне, в субботу, один из мятежников открылся на исповеди священнику в кафедральном соборе, и духовник в ту же ночь сообщил обо всем Антонио Пикадо (Антонио Пикадо (?—1541) — испанский чиновник; в качестве секретаря сопровождал Педро де Альварадо впоследствии стал секретарем Франсиско Писарро), секретарю дона Франсиско Писарро, умоляя устроить ему встречу с маркизом. Секретарь отвел его в дом к Франсиско Мартину, брату маркиза, куда тот с детьми был приглашен на ужин. Франсиско Писарро поднялся из-за стола, и священник поведал ему обо всем. Маркиз сперва немного разгневался, но потом сказал секретарю, что не верит, ибо совсем недавно Хуан де Эррада проявил в беседе с ним глубочайшее смирение, и, очевидно, человек, сообщивший зловещую весть священнику, искал какой-нибудь выгоды, ради чего и возвел напраслину на Хуана де Эррада. И, молвив все это, маркиз послал за своим помощником, доктором Хуаном Веласкесом, но поскольку тот был нездоров и явиться не смог, маркиз пошел к нему сам, взяв в провожатые только секретаря и еще двух-трех человек. А впереди несли факел. И, застав больного помощника в постели, маркиз рассказал ему обо всем, а помощник принялся успокаивать его, убеждая отринуть страхи и клянясь, что, покуда он держит в руках жезл алькальда, ни одна живая душа в тех краях не посмеет взбунтоваться; и похоже, клятвы он своей не нарушил, ибо когда пришли убивать маркиза и помощник дал стрекача (о чем я еще успею рассказать), выпрыгнув из окна во двор, он унес жезл в зубах. [174]

Глава,

в которой рассказано о гибели маркиза дона Франсиско Писарро

От всех этих заверений маркиз настолько разволновался, что наутро, в воскресенье, не пожелал идти в церковь, а велел отслужить мессу дома, дабы отвести от себя всяческую опасность. И, выйдя из церкви, доктор Хуан Веласкес, капитан Франсиско де Чавес (который был в ту пору вторым человеком после маркиза) и многие другие отправились в дом к Писарро. Навестили его и прочие соседи, затем все удалились, а доктор и Франсиско де Чавес остались отобедать с маркизом. Когда же обед подходил к концу, а было это между двенадцатью и половиной первого, Хуан де Эррада, пользуясь тем, что все горожане отдыхают, а слуги маркиза отправились подкрепиться, вышел в сопровождении то ли одиннадцати, то ли двенадцати человек из дому, находившемся в трехстах с лишним шагах от резиденции маркиза, так что заговорщикам предстояло пройти всю площадь и добрую часть улицы. И, едва ступив за порог, они обнажили шпаги и кинулись вперед с воплями: “Смерть предателю-тирану! Он приказал убить судью, которого послал король!”

А таиться они не стали и, наоборот, подняли великий шум, дабы горожане решили, что на стороне заговорщиков очень много народу, а иначе с чего бы они действовали так открыто, Да и потом, как подмога ни торопись, она все равно не могла успеть вовремя, и заговорщики либо исполнили бы свой план, либо пали бы мертвыми. И вот, дойдя до дома маркиза, они оставили одного из бунтовщиков у дверей, и он, вытащив из ножен шпагу (которую запачкал кровью барашка, обнаруженного в патио), начал кричать: “Тиран мертв, тиран мертв!” Делал он это для того, чтобы соседи, кинувшиеся было на выручку маркизу, поворотили обратно, поверив лживым словам. А Хуан де Эррада тем временем помчался со своими людьми вверх по лестнице; маркиз же, коего предупредили об опасности индейцы, стоявшие у порога, велел Франсиско де Чавесу запереть двери в залу и в его покои, пока он, маркиз, будет надевать доспехи; однако Франсиско де Чавес настолько растерялся, что ни одной двери не запер, и, выйдя на лестницу, принялся вопрошать, что там за шум. И один из заговорщиков пронзил его шпагой, а он, почувствовав, что ранен, схватился за оружие и молвил: “Как? И друзей — тоже?!” Тогда и остальные нанесли ему множество ран. Убив Франсиско де Чавеса, они побежали в покои маркиза, где укрылось больше дюжины испанцев, которые при виде врагов, повыскакивали из окон; был среди них и доктор Хуан Веласкес, закусивший (как я уже рассказывал) зубами свой жезл, дабы он не мешал спускаться из окна. А маркиз, надевавший доспехи в присутствии [175] своего брата Франсиско Мартина, двух кабальеро и двух оруженосцев, когда увидел, что враги совсем близко, кинулся к дверям с одной шпагой и кожаным щитом, не успев застегнуть ремни кирасы, и сражались он и его друзья так отважно, что враги долгое время не могли прорваться в комнату. А маркиз восклицал: “Бей их, брат! Смерть предателям!” Наконец бунтовщикам из Чили удалось убить Франсиско Мартина, но на его место встал один из оруженосцев. Поскольку сопротивлялись они отчаянно, а подмога могла подоспеть в любую минуту, враги, которые понимали, что маркиза будет куда легче убить, если обступить его со всех сторон, решили рискнуть и выставили вперед человека в самых лучших доспехах. Пока маркиз пытался его прикончить, они прорвались в комнату и так яростно насели на Писарро, что тот, утомившись, уже с трудом отбивался от врагов. И вот кто-то пронзил маркизу горло, и, рухнув на пол, он закричал, моля об отпущении грехов, а затем, уже испуская дух, начертал на полу крест, поцеловал его и отдал Богу душу. Тогда же погибли и оба оруженосца маркиза, а со стороны чилийских бунтовщиков было четверо убитых и несколько раненых. И едва разнеслась сия весть по городу, двести с лишним человек примкнули к дону Диего; вообще-то они и раньше были готовы поддержать его, но не решались, не зная, как все обернется. Теперь же эти молодцы рыскали по городу, хватали и обезоруживали всех сторонников маркиза. Наконец, явились убийцы с окровавленными шпагами, и Хуан де Эррада, посадив дона Диего на лошадь, возил его повсюду, провозглашая единственным правителем и владыкой Перу. Затем, разграбив дома маркиза, его брата и Антонио Пикадо, Хуан де Эррада заставил городской совет признать дона Диего губернатором, ссылаясь на то, что в эпоху открытий Его Величество якобы обещал сделать правителем Нового Толедо сначала дона Диего, а впоследствии его сына или преемника.

Прикончив Писарро, люди Хуана де Эррада убили тех, о ком было известно, что они преданные слуги и друзья маркиза. А жены убитых и ограбленных рыдали так, что жалко было слушать. Несколько негров едва ли не волоком оттащили маркиза в церковь, и никто не отваживался предать его тело земле, пока наконец Хуан де Барбаран из Трухильо (бывший слуга маркиза) с женою не похоронили хозяина и его брата честь по чести, заручившись разрешением дона Диего. Причем хоронили они его в такой спешке, что еле успели обрядить в плащ ордена Святого Иакова, как то было принято среди кавалеров ордена; а торопились они потому, что пронесся слух, будто бы заговорщики из Чили вот вот нагрянут, дабы отрезать маркизу голову и пригвоздить ее к позорному столбу. Итак, Хуан Барбаран похоронил маркиза со всеми обрядами и почестями, приняв на себя расходы и потратившись на покупку свечей. И, положив маркиза в могилу, [176] Хуан Барбаран с женой надежно спрятали его детей, метавшихся в поисках убежища по захваченному чилийскими заговорщиками городу. Из сказанного явствует, сколь прихотлива жизнь и переменчива фортуна, ибо в мгновение ока кабальеро, открывший обширнейшие земли, правивший великими королевствами, владевший несметными сокровищами и раздавший столько богатств и поместий, сколько смог бы раздать лишь самый могущественный властитель в мире, умер без покаяния, не успев позаботиться ни о душе своей, ни о потомках; причем пал он средь бела дня от рук двенадцати человек в городе, где каждый обитатель был его слугой, родственником или солдатом, где благодаря маркизу все жили припеваючи, но никто не пришел к нему на помощь, и даже домашняя прислуга разбежалась, покинув хозяина, похороненного затем так бесславно, ибо — как уже говорилось — от всего его богатства и состояния в нужный момент не осталось ни гроша и не на что было купить погребальные свечи. И все это свершилось, хотя маркиза предупреждали и вышеупомянутыми, и другими способами о готовящемся против него заговоре. А погиб он двадцать шестого июня в году тысяча пятьсот сорок первом.

(пер. Т. Л. Шишовой)
Текст воспроизведен по изданию: Хроники открытия Америки 500 лет. М. Наследие. 1998

vostlit.info